Жуга кивнул, хотя уверенность его несколько поколебалась, и трое приятелей, миновав ворота, вошли в Марген.

Реслав сразу же свернул в путаный лабиринт узких, вымощенных камнем городских улочек, уверенно направляясь к базару. Множество прохожих шли в обе стороны, на троих путников никто не обращал внимания. Было прохладно – высокие дома в несколько этажей отбрасывали густую тень. Иные улочки были узки до невозможности – переплюнуть можно, но попадались и кварталы мастеровых, где могли разъехаться две телеги.

– Богатые дома ближе к центру стоят, – пояснял Реслав. – Там, конечно, просторнее, и улицы поширше будут, да только делать нам там нечего.

– Далеко еще? – спросил Жуга.

– Да нет, квартала два… Слышите?

Сквозь перестук молотков в мастерских и поскрипывание флюгеров на крышах слышался шум базара – крики, гомон людской толпы, музыка, смех. Реслав свернул еще несколько раз, друзья миновали булочную с большим жестяным кренделем на вывеске, откуда доносился сытный хлебный дух, и втянулись в людскую круговерть городского рынка.

Жуга впервые оказался среди такого большого скопления народа. Да и Балаж чувствовал себя неуютно. Толпа бурлила на большой базарной площади, щупальцами заползала в близлежащие улочки, кружилась водоворотами меж ларьков и палаток. «Базарный день!» – заметил Реслав. На углу жарили требуху, продавали на менку целую горсть. Балаж примерился было подзакусить, да Реслав отговорил. Пошли дальше.

Тянулись палатки торговцев, кричали зазывалы. Друзья не знали, куда и смотреть, столько всего было вокруг. Вот веселый бородач развесил под навесом яркие лубки, рядом продают глиняные свистульки – толчется ребятня. Тут куски крашеной ткани, там платье, дальше – больше: обувь на любой вкус и размер, крынки – корчаги, стекло, корзины плетеные, шляпы разные, ведра-бадьи, шайки-лейки… Какой-то узколицый голубоглазый малый в немецком платье торговал зеркалами. Зеркала были на диво ровные, ясные, бросали в толпу яркие блики солнечных зайчиков. Жуга поднял голову, посмотрел на отразившуюся в зеркале скуластую физиономию с копной рыжих волос.

Подошел Реслав.

– Что, залюбовался? – добродушно осведомился он.

– Да уж, что и говорить – неказист. – Жуга постыдился сказать, что видит зеркало впервые в жизни. То есть, свое отражение он, конечно, видел, и не раз – и в лужах, и в реке, но чтобы так…

Реслав вдруг резко обернулся и отвесил затрещину оборванному чумазому пацану, вертевшемуся за его спиной: «А ну, сгинь, пострел!» – прикрикнул сердито, пощупал кошелек за пазухой – не стащили ли. Из толпы вынырнул Балаж.

– Ф-фу! Наконец-то я вас нашел… – он вытер пот рукавом. – Жарко! Пошли дальше, что ль?

Потянулись ряды с разной живностью: утки-гуси, свиньи, скотина. Здесь стояло множество телег, продавцы и покупатели торговались, спорили, ударяли по рукам. Тут троим приятелям тоже делать было нечего, и Реслав поспешил свернуть в обжорный ряд, где румяные разбитные торговки сбывали фрукты-овощи масло, яйца и молоко. Здесь тоже толпился народ, шныряли какие-то нищие. В воздухе тучами летали мухи.

– А почем твое масло, хозяйка? – подмигнув приятелям, «подъехал»Реслав к одной из них.

– Три менки крынка, хлопчик.

Реслав состроил озадаченную мину:

– У! Дорого… Да хорошее ли масло-то?

– Как ни хорошее! Да ты спробуй, сердешный, спробуй, коль не веришь…

Реслав выудил из кармана добрый ломоть хлеба, подцепил ножом масла кус. Размазал, сжевал.

– Ну?

– Чтой-то не разобрал, – неуверенно сказал он. – Может, у соседки твоей лучше?

– Лучше? Да разве ж у нее масло?! Это ж обрат один! Глянь-ка сам!