Интеллигенция и изгнанники – вот кого хотела бы видеть Мария в своей среде. Но этому противился Иван, не видя, что жизнь его молодости с их дутыми идеалами и напускной добродетелью, прячущей за собой лишь страх и ханжество, износилась и больше никому не интересна. Полина чувствовала это кожей, хоть и непосредственно не обитала в той среде, где провел юность ее отец. Но она усвоила это интуитивной памятью поколений. И была благодарна матери, которая сдерживала это, прорывающееся сквозь Ивана Валевского. Знакомые самой Поли были иными – неугомонными, необъезженными, и она тянулась к ним именно поэтому.

Женщины их круга будто жили для того, чтобы замаскировать в себе живое. Оно было опасно. Оно начало бы возмущаться всему, что видело, как негодовала теперь молодежь. Те, кто хоть как-то думали, взрослели вместе с веком в головокружительном темпе. И не могли не заразиться им.

Одним голосом высокородные дамы говорили с детьми, другим с мужем, третьим с прислугой. А где были они сами? Вера понимала мать. Она чувствовала, что в ней давно произошел какой-то необратимый надлом, что Мария, даже если бы захотела, уже не вернется к безмятежности по сжирающей русской традиции не верить в счастливый финал и оправдываться фатализмом.

Существование в семье женщин – истинное наслаждение и невыносимое бремя. Нигде больше не встретишь столько пустых домыслов, противоречий, критики, часто беспочвенной, вывернутой под стать мнения каждой, ревности, зависти и всепобеждающей необходимости все это впитать, исследовать. Лицезреть. И полюбить напополам со сложностью и неприятием – все это женщины. Не восхищаться ими невозможно. Понять их сложно даже самим женщинам.

С тех пор как она начала мыслить, Вере было непонятно, почему женщины, вместо того чтобы помогать друг другу, предпочитают осуждать друг друга за малейшую промашку и злорадствовать. Видимо, таким образом обеляясь в собственных глазах и, самое главное – в среде мужчин. Таким образом отводя от себя проклятье пола и кричать, что виноваты не обстоятельства, а конкретные женщины. И виноватыми никогда не станут они сами. Предрассудки сидят в людях просто так, а здравого смысла еще надо добиться.

Полина тоже рано поняла, что у мальчиков есть что-то, чего она лишена. Мать способствовала укреплению этого чувства глубокомысленными обтекаемыми намеками. Она продолжала быть чем-то обиженной то ли на мужа, то ли на других мужчин. Полина на это негодовала, Вера же твердо решила развиваться и получить профессию, чтобы никто не мог упрекнуть ее невежестве или безделии. Мечты пока не обдумывали, как сделать это в имперской России и с каким шквалом критики придется столкнуться. При этом обе сестры Валевские умудрились уйти от грубого очернения всех мужчин только потому, что так устроено общество. Вера видела будущее в борьбе, но не экспрессивной и орущей, которая выставлялась напоказ, а в борьбе с собственными несовершенствами и незрелостью, с собственной врожденной слепотой, так присущей всем людям.

Шла Полина, непривычно для себя тихая, серая. Сквозь гудки отдаленных паровозов, по грязи и выбоинам. Шла долгие версты молчания на станцию за письмом, которого не было. Она, притягивающая столько мужчин своей экзотичностью и не церемонившаяся ни с одним…

Она возвращалась и вцеплялась пальцами в свои пышные волосы, выпрыскивая пряди, так старательно уложенные горничной. Полина по-прежнему постоянно разъезжала в столицу и обратно, шаталась по публичным лекциям и квартирам приятелей. Это было немодно у господствующего строя, но безмерно популярно у наиболее передовых слоев общества, поэтому не отвращало, а привлекало молодежь. Неистово любили, неистово жили и умирали, учились, смеялись. Эти удивительные люди не разменивались по мелочам, успевая все. Для них не было ничего страшнее обыденной жизни, тонущей в посредственности и шаблонности мышления. Хотя, как и любая организация, добивающихся каких-то целей, они были типичны, но иначе. Потому что такими вовсе не казались. Вера к ним себя не причисляла, поскольку в ее понимании она до них не дотягивала. Да и изматывало ее их вечное позерство, вечное напряжение, ни минуты остановки или покоя.