– Понимаю. Но не стоит так раздражаться. Право, не стоит. И претензий у вас к нам не должно быть. Вы принимали участие в преступлении, мы пресекли его.

– Вроде как детская игра. Сыщик – ищи вора.

– Несколько упрощенно, но вообще точно. И именно мы, Олег, должны беспокоиться о вашей судьбе…

– Правильно, – Кудин зло прищурился, – я о судьбе своей побеспокоился, вернулся, прописался, в такси пошел. Работал, а тут ваши приезжают, берут меня у проходной и на трое суток на нары. А потом иди домой за недоказанностью. Это как?

– А это так, что на месте преступления был оставлен бумажник с отпечатками ваших пальцев, ключи от вашей квартиры и счет за телефон. Трое суток люди выясняли вашу непричастность к этой краже. Вам бы следовало задуматься, как все перечисленные мною вещи попали на место преступления?

– У меня в «Сосновом бору» кожаный пиджак украли. Я его повесил на спинку стула и ушел танцевать. Я же уже говорил это.

– Вы говорили, но не сказали, кому было нужно.

Кудин молчал.

– Вы, Олег, пытаетесь обвинить нас в своих несчастьях, но не мы же украли у вас пиджак, не Крылов, не Фомин и не я, наконец, подбросили эти вещи на место преступления.

Кудин молчал. Он вспоминал длинный зал загородного ресторана, легкий радостный хмель, Светкины глаза. И лица, плавающие в дыму. Ах, память, память. Не подвела бы Олега Кудина, не подвела. Помнит он этих людей. Три дня на нарах в КПЗ он ждал только одного – как выйдет на свободу и найдет этих сволочей. Сам. Без милиции.

– Так что же, Кудин? Получится у нас разговор?

Кудин молчал. Чего, кажется, проще, рассказать все, как было. Про драку во дворе, про Алимова и его мальчиков. Возьми и расскажи. Но не мог он этого сделать, не мог.

– Ну что же, Олег, вы не хотите помочь нам. Более того, вы не хотите помочь себе.

– Я хотел вас спросить, – Кудин снова достал сигарету, – вы опять интересуетесь этим делом?

– Если вы имеете в виду ограбление дачи академика Муравьева, то именно им мы сейчас и интересуемся.

– Но ведь суд был. Посадили Валю Суханова. Ни за что посадили.

– Это как же? – усмехнулся Вадим.

– А вот так же, посадили ни за что.

– Насколько я помню это дело, Суханов во всем признался.

– Признался, это конечно. Только и я могу в чем хотите признаться…

– Постойте, Олег, что-то вы загадками говорите. Суханову было предъявлено обвинение, он полностью признал его.

– Я Валю Суханова хорошо знаю. Он гонщик, сборник, заслуженный мастер спорта, чемпион СССР, Европы, всяких международных гонок. Я дружил с ним когда-то. Честнее парня я не знал.

– Зачем вы мне это говорите? – поинтересовался Вадим.

– Не знаю. Я на суд ходил и лицо его видел.

– Дорогой мой Олег, каждый человек носит в себе трагедию, но не у каждого она написана Шекспиром. За мою долгую работу в милиции мне приходилось видеть всякое. Механизм преступления еще не изучен, поэтому мы не можем, к сожалению, предсказывать точно всяческие поступки.

– Что касается меня, Вадим Николаевич, я не знаю этих людей. Я подрался с ними, они, видимо, рассчитались со мной.

– Расчет был жестоким. – Вадим встал, сел на стул рядом с Кудиным. – Вы поверьте мне, Олег, пройдет время, и все, что казалось важным сегодня, станет незначительным и далеким. Главное у вас там, впереди.

– Нет, – лицо Кудина стало задумчивым, – вы не правы. Это только кажется, что все бывает потом, потом ничего не бывает. Все происходит сегодня, а потом только горечь.

Орлов с интересом посмотрел на Кудина. Косой пробор, хорошо вылепленное мужское лицо, пожалуй, даже красивое, если бы не привычка кривить губы. Главным на этом лице были глаза. Светлые, с легким прищуром. Они жили словно отдельно, в их глубине, за видимой невозмутимостью, пряталось прожитое горе. Неглупый парень сидел рядом с Орловым. Совсем не глупый.