– Депутат Моссовета? – удивленно переспросил Крылов.

– Именно. – Кухарский расстегнул карман рубашки, вынул синюю депутатскую книжку.

Крылов взял ее, прочел. Звание депутата Моссовета никак не вязалось с внешним видом этого человека. Кухарский был одет с показным эстрадно-киношным шиком. Так обычно любят одеваться завсегдатаи загородных кабаков.

– Давайте отойдем, – предложил Кухарский, – вон там, на пустыре, лавочка есть.

Они уселись на лавочку прямо на пустыре, у рубчатого металлического гаража.

Рядом с лавочкой валялись разбитые бутылки, пустые консервные банки. Кухарский ударил носком начищенного мокасина банку, и она с грохотом покатилась по земле.

– Все загадили, пьянюги. – Он опустился на лавку, хлопнул по доске ладонью, приглашая Крылова сесть рядом.

– Ну, на чем мы остановились, лейтенант Александр Петрович?

– Вы, Андрей Степанович, были недовольны моими коллегами.

– Да, недоволен, очень недоволен. Пришли, забрали и увезли. Но потом выпустили. Как один из ваших сказал, «за недоказанностью».

– Выпустили или отпустили?

– Какая разница?

– Большая. Выпустили из-под стражи, а отпустили просто так.

– Дело не в этом, лейтенант. У Кудина жизнь была не сахар…

– Никто не виноват в том, что он дважды судим за соучастие в квартирных кражах, – жестко сказал Крылов. – Вы на милицию обижаетесь, но ведь не мы сажали его за руль машины, на которой перевозили краденое.

– Твоя правда. – Кухарский выбил трубку о каблук.

– Зря вы так выбиваете.

– Почему?

– Трубка у вас хорошая, из вереска, можно мундштук сломать.

– Привычка дурацкая. Но все-таки.

– А все-таки, может быть, кто-то из моих коллег был не прав, я не отрицаю. Но ведь не просто так взяли Олега Кудина, значит, что-то заставило предположить, что он был замешан в преступлении.

– Я, лейтенант, не знаю, для чего ты его ищешь. Одно скажу: мы, конечно, таксисты, народ разный. И чаевые берем, и всякое такое. Только ты в «Литературке» письмо таксиста читал, наверное?

Крылов кивнул.

– У нас всякие есть. И мастера, которые в аэропортах и у вокзалов пассажиров обирают, и те, кто катал, картежников, возит, есть мастера, катают по городу девиц, подбирающих кавалеров. Все у нас есть. Поборы на мойке, взятки механикам и диспетчерам. – Кухарский снова набил трубку. – Олег таким не был, – продолжал Андрей Степанович, – работал честно, к гонкам готовился.

– Почему же теперь он нигде не работает? – спросил Крылов.

– Вот тебе раз! – захохотал Кухарский. – Не работает, он в Октябрьском автоклубе ДОСААФ инструктор и механик.

– А где он живет?

– У Светланы, это невеста его. На Чистых прудах. Поехали, я отвезу вас.

Кухарский встал.

Телефон Олега Моисеевича не отвечал, но у соседей Вадим узнал, что композитор Лесоковский находится на даче, в Салтыковке. Номер дачи и улицу ему подсказала лифтерша, ездившая туда убираться.

– Хорошая дача, большая, – пояснила она. – Богатая, одним словом. А Олег Моисеевич – человек самостоятельный и непьющий. Он музыку пишет. Вы-то откуда?

– С телевидения.

– В «Голубом огоньке» его показывать будете?

– Нет, в передаче «Человек и закон».

– А-а… – удивленно кивнула головой лифтерша.

Вадим вышел из подъезда огромной кооперативной башни, выросшей у метро «Аэропорт», и закурил. Невдалеке, за домами, шумело Ленинградское шоссе, из окна соседнего дома доносился многократно усиленный голос Аллы Пугачевой, которая никак не хотела, чтобы кончалось лето.

«Московское время двадцать один час тридцать пять минут. На волне „Маяка“ эстрадная программа. – произнес за спиной Вадима знакомый голос диктора. Орлов оглянулся, на лавочке сидел старичок в соломенной шляпе. – Слушайте песни в исполнении Аллы Пугачевой.»