– Да, конечно, дом в Равенсклифе довольно велик, – небрежно отозвался молодой человек. – Впрочем, вы ведь знаете, что его величество не любит особой пышности у себя в Кью. Сам же я так мало бывал в поместье, что едва ли возьмусь судить о его благоустройстве или размерах.

Старая дама удовлетворенно кивнула; как многие жители колоний, она чрезвычайно гордилась своим родством со знатной английской семьей – чувство отнюдь не редкое для колонистов, – и ей доставляло удовольствие, когда о нем заходила речь. Затем, словно беседа навела ее на эту мысль, она воскликнула:

– По-видимому, Сесилия еще не оповещена о приезде нашего дорогого родственника, иначе она не преминула бы явиться сюда, чтобы его приветствовать.

– Она оказывает мне большую честь, если почитает меня за близкого родственника, с которым не требуется соблюдения церемоний.

– Она доводится вам всего лишь троюродной сестрой, – слегка нахмурившись, возразила старая дама. – А это не столь близкое родство, чтобы забывать о приличиях. Вы видите, Лайонел, как мы дорожим родственными связями, которые составляют предмет гордости даже самых отдаленных ветвей нашего рода.

– Я не слишком силен в генеалогии, сударыня, но, если не ошибаюсь, мисс Дайнвор принадлежит по прямой линии к столь знатному роду, что едва ли для нее могут иметь особое значение родственные связи, приобретенные в результате того или иного брака.

– Прошу прощения, майор Линкольн, отец мисс Дайнвор, полковник Дайнвор, безусловно, принадлежит к очень старому и весьма почтенному английскому роду. Но ни одна семья не может быть безразлична к тому, что породнилась с нашей. Я повторяю – с нашей семьей, дорогой Лайонел, ибо хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что и я сама происхожу из рода Линкольнов и довожусь родной сестрой вашему дедушке.

Слегка удивленный некоторой противоречивостью, содержавшейся в словах почтенной дамы, молодой человек молча склонил голову, снова благодаря за комплимент, и бросил взгляд на молчаливую молодую девушку с явным желанием заговорить с ней о чем-нибудь более интересном – желание вполне извинительное для человека его возраста и пола. Не успел он, однако, обменяться с ней двумя-тремя фразами, как миссис Лечмир, явно раздосадованная отсутствием своей внучки, сказала:

– Ступай, Агнеса, оповести свою кузину об этом столь приятном для нас событии. Все время, пока вы находились в пути, она тревожилась, не грозит ли вам опасность. После получения вашего письма, в котором вы извещали нас о своем намерении, мы каждое воскресенье читали молитву о плавающих и путешествующих, и мне было очень приятно видеть, как усердно возносила Сесилия вместе с нами свои мольбы.

Лайонел пробормотал несколько слов признательности и, откинувшись в кресле, возвел глаза к потолку – то ли в благочестивом порыве, то ли по какой-либо другой причине, об этом мы не беремся судить. Пока миссис Лечмир произносила свою последнюю тираду, которую молодой офицер сопроводил вышеописанной выразительной пантомимой, Агнеса Денфорт встала и покинула комнату. Дверь за ней затворилась, но некоторое время в комнате еще царила тишина, хотя миссис Лечмир раза два, казалось, хотела что-то сказать. На бледных, увядших щеках ее сурового лица проступили пятна, губы вздрагивали. Наконец она все же заговорила, но голос ее звучал сдавленно и хрипло:

– Быть может, я позволю себе неучтивость, дорогой Лайонел, – сказала она, – ведь есть предметы, касаться которых позволено только между ближайшими родственниками. Как чувствует себя сэр Лайонел? Надеюсь, вы оставили его в добром здравии и он бодр телом, хотя и болен духом.