Это тоже был «умывальник», только другой – грязный, запущенный, тускло освещенный. И здоровый кавказец, одетый почему-то в тельняшку, бил меня прямым в челюсть, а я уклонялся, подставляя под удар плечо…

Вот тут я очнулся по-настоящему. Видение было настолько ярким и четким, что я просто не мог его не запомнить до мельчайших подробностей. Действие происходило летом, в совершенно другой воинской части, и порядки тамошние мне уже заранее не нравились. Интересно: мои ощущения «там» не были из ряда вон выходящими. Головой об стену не бился, в обморок падать не собирался. Помню легкий испуг, желание не пропустить удар… Еще тепло было. Наконец-то тепло. И все.

Одна закавыка: я там никогда раньше не был, ребята, кавказца этого не видел, и хабэшку в жизни не носил.

Поразмыслив минуту-другую, я понял – информации для анализа мало. «Там», похоже, было лето 1988 года, мой второй период службы. Как минимум, ваш покорный слуга дожил до того дня – что радовало. Оставалось ждать и помнить. Я докурил, кое-как отлип от стены, встал на ноги, умылся ледяной водой и пошел на мороз долбить треклятую щебенку.

Потом было очень много событий, так много, что я о видении не вспоминал. Оно никуда не делось, просто хранилось в самом дальнем углу памяти. До момента его э-э… сбывания мне еще предстояло служить, как медному чайнику. Пока же я успел здорово разозлиться – настолько, что упала температура (испугалась, наверное). Добрел до железнодорожных путей и взялся за лом.

– Ты как?

– Жить буду, товарищ сержант.

– Не надрывайся, отдыхай почаще. А то загнешься, и у нас будут неприятности.

Через час я провалился сквозь полувагон со щебенкой. Знаете, у него такие люки внизу, чтобы сыпучий груз сам выпадал. Увы, на морозе сыпучий груз теряет сыпучесть. То есть, люки мы открывали, и что-то оттуда удавалось выковырять, но остальные разгрузочные процедуры сводились к залезанию наверх, долбанию груза ломом и киданию отдолбанных кусков лопатой через борт. Ну, и в очередной раз долбанув, я услышал глухое «жжжах!». И наступила темнота. Потом чувствую, кто-то за валенок дергает. Я поворочался немного, выполз из кучи щебня, которой меня накрыло, огляделся – сижу на насыпи, а вагон уже надо мной. Ребята вокруг перепуганные стоят.

– Вы как хотите, – говорю, – а каскадерам полагается внеплановый перекур!

Смотрю, заулыбались. Я веселый тогда был, всех подбадривал, друзей уже завел, и ко мне народ тянулся. Другому бы сержанты не сигарету дали, а просто по шее за то, что он из строя на пол вываливается.

На самом деле я буквально загибался от тоски. Но разглядеть это не позволял никому. Ведь когда вокруг точно так же загибаются все… Кому как, а мне людей становится жальче, чем себя. И поэтому, наверное, самому немного легчает.

Присел я у костра, закурил, окинул взглядом состав с дробленым камнем, и понял: кризис миновал, дальше будет только хуже. Парень, ты адаптировался в армии, и это хорошо, но что теперь? На что тут глядеть еще двадцать три с лишним месяца? Чему учиться? Христианскому смирению?! Пожалуй теперь понятно, отчего полгода назад из здешнего противотанкового полка мой одноклассник сбежал, насилу вернули. Не задалось у него с христианским смирением. Не понял он армию. Думал, наверное, ему сразу автомат дадут.

Тут подходит один из наших, тоже закуривает и говорит:

– Елки-палки, куда мы попали… Это нам еще два года вот такой херней маяться?!..