Мой хозяин и его отец, который взял с собой длинноствольное ружье, дойдя до этого места, остановились за стволом упавшего и гниющего дерева, покрытого травой и дикими грибами. В двух бросках камня от дерева находился застойный водоем, наполовину укрытый листьями. Рядом с ним тянулась прибрежная полоска заросшей кустарником влажной земли, усеянной щепками. Именно там и собралась стая белых гусей, там она кормилась. Словно испугавшись присутствия людей, бо́льшая часть стаи поднялась и, хлопая крыльями, улетела в более густую часть леса, остались только гусыня, ее приплод и еще один крупный гусь. Третий гусь подпрыгнул несколько раз и поплыл по далекой воде, пока не добрался до отмели, после чего исчез в зарослях. Мой хозяин как зачарованный смотрел на гусыню. У нее были богатое оперение и узорчатый книзу хвост, большие глаза и коричневый клюв с ноздрями. Двигаясь, она расправляла крылья и не переставая помахивала ими. Гусенок рядом, с более длинной, словно выщипанной наверху шеей, был не похож на нее. Он ковылял вразвалочку на крохотных ножках за мамой, которая начала удаляться от птенца. Отец моего хозяина уже прицелился и застрелил бы ее, если бы перед ним вдруг не возникло тревожное видение. Гусыня остановилась и замерла на мягкой земле, ее лапки погрузились в жижу, она теперь ждала с широко открытым клювом. Гусенок приблизился к ней, тихонько гогоча, и засунул голову в ожидающий его клюв так, что половина шеи исчезла из виду.

Мой хозяин и его отец смотрели в удивлении, как голова и шея гусенка копошатся в глотке матери. Пока детеныш кормился, его мать старалась сохранять равновесие. Она закопалась ногами еще глубже в жижу, она неистово взмахивала крыльями, она отступала быстро и уверенно, ее когти то сжимались, то разжимались. Несколько мгновений моему хозяину казалось, что птенец, жадно копающийся в глотке матери, разорвет ее. Движения клюва птенца можно было видеть под бледной кожей материнской шеи. Мой хозяин чуть ли не удивился, когда гусенок отсоединился от матери и понесся прочь, подмахивая крыльями и полный жизни, словно родился заново. Его мать повернула голову, издала крик, и, казалось, ноги под ней подкосились. Потом она поднялась, с нижней половины ее тела капала болотная жижа, но она побежала в том направлении, где затаились, присев, мой хозяин и его отец.

Птица была рядом, когда отец прицелился. Выстрел с грохотом отбросил гусыню, оставив после себя вихрь перьев. Стая гусей сорвалась с места, и лес взорвался истерическим звуком порхающих крыльев. Когда перья улеглись, мой хозяин увидел гусенка, спешащего к телу матери.

– Я сделал это, наконец-то я застрелил гуся Огбути, – сказал отец и, вскочив, побежал к мертвой гусыне.

Мой хозяин молча, осторожным шагом пошел следом. Его отец в восторге подобрал мертвую гусыню и повернул назад, кровь гусыни капала на землю, оставляя за ним красный след. Отец не заметил, что гусенок семенит следом, издавая пронзительный звук; лишь много лет спустя мой хозяин понял, что это звук птичьего плача. Он стоял, слушая голос отца, тот рассказывал, как давно ему хотелось поймать гуся в лесу Огбути…

– Всегда говорил, никто не знает, где они живут. А кто мог знать? Лишь немногие отваживались заходить так далеко в лес Огбути. Люди видели их только в полете. А ты знаешь, застрелить кого-нибудь в полете очень трудно. Это… – И тут его отец резко повернулся и увидел, что сын остался стоять вдали. – Чинонсо? – сказал отец.

Мой хозяин чуть не плакал, надув губы.

– Сэр, – сказал он на языке Белого Человека.