Тот факт, что самоубийственными, правильнее сказать квазисамоубийственными, могут стать не только физиологические стрессовые реакции (инфаркт, инсульт и т. п.), но и эмоционально-поведенческое реагирование на стрессор, мы обнаружили на чеченской войне.

Следует заметить, что синдромы, названные Эрнстом Кречмером «двигательной бурей» и «мнимой смертью», в полной мере проявляются и при дистрессе умирания, то есть при стрессовом кризисе четвертого ранга (см. 2.1.15).

В разделы 2.1.7, 2.1.12, 2.1.13 включены фрагменты моей монографии «Психология чеченской войны», написанной в 1995 г. (Китаев-Смык, 1996 в) и частично опубликованной в журнальном варианте (Китаев-Смык, 1995 б, в, 1996 а, б, 1997 а, б). Первая публикация этих данных была сделана 28 июня 1995 г. на международной конференции «Общество, стресс, здоровье: стратегии в странах радикальных социальных реформ» в г Москве (Kitaev-Smyk, 1995).

Во время Великой Отечественной войны (ВОВ) одним из организаторов исследований боевой психологической травмы был А.Р. Лурия, в последующем всемирно известный психолог. Идеологическое нигилирование психологии не позволяло в должной мере развивать психологическое обеспечение нуждающихся в нем людей во время ВОВ и в послевоенные годы.

Изложенные выше результаты моих исследований в зоне боевых действий в Чечне подтверждают многочисленные результаты изучения психотравм в ходе войн XX в. Замечу, что мной использована терминология, отличающаяся от принятой в военной психиатрии.

Приведу здесь краткое изложение лишь некоторых данных изучения психологических реакций военнослужащих во время войн в Афганистане и в Чечне. К концу войны в Афганистане, которую вела там советская (потом российская) армия, потери психологического и психиатрического профиля достигали соотношения 1:3 к боевым, санитарным потерям. Это свидетельство того, что в современных войнах боевая психическая травма значительно влияет на боеспособность частей и подразделений. Характерной особенностью психических расстройств из-за хронического боевого эмоционального стресса в ходе «афганской войны» явилось «развитие либо заострение у многих солдат и офицеров тревожно-депрессивного, агрессивно-эксплозивного и алкогольно-наркотического типов реагирования, с возрастанием риска общественно опасного и суицидального поведения» (Литвинцев, 1994, с. 32). Опыт Афганской войны побудил военную администрацию России к созданию психологической службы в войсках. Однако и в последующих чеченских войнах далеко не во всех частях и подразделениях были военные психологи. Исследования острых психических реакций в боевой обстановке в Афганистане и в Чечне проведены Е.В. Снедковым: «Ближайшие исходы состояний, возникших вслед за воздействием экстремальных стрессоров, довольно благоприятны – практическое выздоровление наступало в 67 % случаев. Однако вероятность развития хронических последствий боевой психологической травмы в отдаленном периоде оказывалась при этом выше (р<0,05). Среди непосредственно участвовавших в боях ветеранов они прослеживаются в 48,7 % случаев; среди остальных военнослужащих – в 20 %» (Снедков, 1997, с. 45).

Такие большие потери личного состава войск из-за боевых психотравм во время Афганской и чеченской войн в значительной мере обусловлены не столько особенностями боевой техники (довольно устаревшей), применявшейся противником, сколько затяжным характером этих войн, политическими факторами, создающими в войсках представления об их бесцельности, и плохо организованной информационной поддержкой сражающихся российских воинов со стороны СМИ в собственной стране. Новейшие виды оружия, опробованные США во время локальных войн в странах Ближнего Востока, обладают не только убийственным действием, но и мощным психотравмирующим влиянием на остающихся в живых (