Я описываю это, чтобы показать степень опасности стрессового напряжения пилотов в таких летных экспериментах. Они проводились в 1963 г. при участии лучших летчиков-испытателей Летно-исследовательского института: Г.М. Шиянова, В.И. Кирсанова. В полетах (в кабине пилотов) психофизиологические замеры осуществляли В.А. Пономаренко и Л.А. Китаев-Смык, технические замеры – С.В. Сергеева. Наземное обеспечение полетов осуществляли И.П. Неумывакин, В.М. Сиволап, Ю.И. Фролова. Уникальная аппаратура для регистрации психофизиологических параметров в полетах была изобретена и сделана Р.И. Утямышевым.

После окончания этих исследований ответственный за них врач-психофизиолог Китаев-Смык был вызван заместителем директора института М.А. Тайцем, внимательно контролировавшим исследования на всех этапах. Тайц сказал, держа в руках сигнальный (единственный) экземпляр Научного отчета (Сиволап, Сергеева, Китаев-Смык и др., 1963) о той работе: «Я утверждаю этот отчет моей подписью и навсегда прячу его в свой личный сейф, так как мы не имели права проводить эти полеты из-за их чрезвычайной опасности. Но мы должны были провести это исследование как исключительно актуальное и необходимое для обеспечения безаварийности полетов на самолетах этого типа. Теперь все будут пользоваться результатами вашей работы, но никто не должен знать, как они получены».

Проводя психологическое изучение боевого стресса на чеченской войне 1994–1996 гг., я видел, что у молодых российских солдат в зоне боевых действий первоначально во время эмоционального напряжения, обусловленного не вполне осознаваемым страхом смерти, проявлялись две первичные стрессовые реакции. У одних это была стрессовая поисковая активность, направленная на «знакомство» с опасностью. Солдаты-новички, в разной степени осознавая это, противопоставляли себя опасности, смерти.

Одни – принижая, отрицая ее. В глубине сознания это звучало: «Стреляйте – не попадете в меня!», «Не боюсь вас!» Наверное, их можно назвать экстравертами. Ведь их внимание оказывалось преимущественно обращенным вовне – на врагов. При этом их боевая стойкость опиралась на себя (внутренняя «точка опоры», то есть интернальность, см. об этом: Юнг, 1981; Rotter, 1966). Это – стрессовый диалог с невидимым источником опасности.

Другие солдаты-новички утверждали себя, свою индивидуальность, как бы произнося: «Я неуязвим! Я не боюсь!» Их мысленный взор обращался вовнутрь (интроверты), и «точка опоры» у них была на себя (интернаты). Это как бы возвышение, воспарение над опасностью. Такие формы боевой психической активности могли сочетанно проявляться у одних и тех же людей.

У солдат, склонных к стрессовой активности, при эмоциональном напряжении кровь нередко приливает к лицу – они «краснеющие». У других солдат первичной стрессовой реакцией становилась внезапно нарастающая пассивность. Она проявлялась в заторможенности движений с сильной скованностью (кататаноидностью) или с чрезмерной расслабленностью (катаплексоидностью), в замедлении интеллектуальных действий, субдепрессивности, снижении склонности к общению. У таких солдат при эмоциональных напряжениях часто возникает спазм лицевых сосудов – они «бледнеющие» при стрессе. Напомню, что эта стрессовая вегетативная реакция (со спазмом или, напротив, с расширением кровеносных сосудов в ожидании опасности) использовалась при отборе солдат еще в Древнем Риме.

При адаптировании к военным стрессорам указанная дифференциация солдат на активных и пассивных переставала быть заметной. С древнейших времен ученым-врачам и в Европе, и в Азии было известно, что в критических (экстремальных, боевых и болезненных) ситуациях многообразие человеческих различий уменьшается и затеняется либо активным, либо пассивным поведением, реагированием на неприятности, неблагоприятные, угрожающие здоровью и жизни события. Крайняя форма активности, как указывал еще Гиппократ, – мания, пассивности – депрессия.