– Спасайся, князь! Твоего пленника убьют татары. Спаса…

Сильный толчок бросил его в объятья Казимиру. Между лопаток верного оруженосца трепетала стрела.

Казимир медлить не стал. В Сродовскую крепость он влетел на лошади павшего слуги.

…Татары пленника не убили. Всадники в мохнатых шапках покружили у одинокого дерева, собирая стрелы и добивая раненых. Крепость, в которой укрылись магистр Конрад и Казимир Куявский, пока не извергала карательных отрядов – сродовцы, видимо, опасались, что вслед за небольшим отрядом подтянутся основные силы противника. И все же степные кочевники чувствовали себя вблизи чужого города неуютно. Сильно трофеями нагружаться они не стали и вскоре повернули коней к далекой рощице.

Только один всадник задержался возле Бурцева. Невысокий круглолицый воин с миндалевидными глазами, редкими бровями и маленькими усиками. Легкий доспех из бычьей кожи с нашитыми на груди и животе костяными пластинками из лошадиных копыт казался экзотическим шаманским нарядом. На голове возвышался колпак из кожи и меха, усиленный железными полосами: и шапка, и шлем одновременно. Сзади – на спине – болтался плетенный из упругих веток и обтянутый кожей щит – легкий, но вряд ли достаточно прочный, чтобы выдержать удар рыцарского копья или меча. А вот кривая сабля на поясе – оружие, отсутствующее у других конных лучников, свидетельствовала, что пленником заинтересовался предводитель отряда.

Вжик! Сабля выскользнула из ножен.

– Кем син?[19] Кем?

Бурцев попытался понять, чего хочет кочевник.

– Алман?[20]

– Юк[21], – незнакомое короткое словечко сорвалось с губ само собой. Незнакомое Бурцеву, но не его предкам.

Брови над раскосыми глазами степняка поднялись вверх. Сабля – тоже.

Или замочит прямо сейчас. Или… освободит, что ли?

Изогнутый клинок блеснул на солнце. Путы ослабли.

– Бире![22] – позвал подчиненных воин с саблей. – Тиз![23]

Бурцева отвязали от дерева лишь для того, чтобы связать снова. Он не успел восстановить кровообращение в посиневших руках и постарался отогнать прочь мысль о сопротивлении. Сопротивляться? А, собственно, зачем?! Между пыточными инструментами тевтонов и жесткими веревками из конского волоса Бурцев все-таки выбрал последнее.

– Пойдешь со мной! – безапелляционным тоном заявил всадник.

Бурцев уже не удивлялся тому, что понимает незнакомца без перевода? Чему удивляться-то? Если частичка польской крови при переносе во времени пробудила генетическую память и распахнула лингвистический багаж далеких предков-шляхтичей, то же самое должно случиться и с языковым наследием татарских пра-пра-прадедушек и бабушек. Вот с немцами, да, не повезло. Ну, нет в нем ни капли немецкой крови и все тут.

Кочевники уже затягивали петлю аркана на связанных перед грудью руках пленника.

– Будешь упрямиться – умрешь, – пригрозил предводитель.

– Яхши, – пожал плечами Бурцев. – Хорошо.

Лошадей в галоп не пускали. Кочевники ехали рысью, но взятый с самого начала темп не снижали.

Полонянина гнали на аркане, конец которого был прикреплен к седлу обладателя сабли. Гнали хорошо, гнали долго. Давненько Бурцев не совершал таких пробежек по пересеченной местности. Пару раз падал, волочился по земле на прочной веревке, изловчившись, вскакивал снова и бежал… бежал… Нужно было бежать: вряд ли татары станут церемониться с пленником, оказавшимся обузой. Секир башка – и дело с концом.

Вообще-то за каждым кочевником рысили запасные коньки. Однако полонянина в седло не сажали. Коней степные воины берегли…

Насколько Бурцев понял, его перехватил один из передовых дозоров, рыскающих в далеком отрыве от основных сил. Раздобыв пленника и осмотрев сродовские укрепления, разведчики возвращались, чтобы отчитаться перед своим ханом.