Я тоже перевела взгляд на трепещущий огонёк, пытаясь раствориться в нём мыслями, чтобы не видеть осуждения окружающих, несправедливого и очень обидного. Воск стекал тяжёлыми каплями, источая медовый аромат. Пламя свечи горело ровно, но вдруг дрогнуло, когда в него вторгся ещё не зажжённый фитиль. Я улыбнулась.

– Загадала желание? – Джермонд поднял горящую свечу и взглянул на Красную Луну, что уже вскарабкалась по ночному куполу и висела над нашими головами.

На площади стало тише, и поднятые к небесам лица студентов развернулись в нашу сторону. Мы с моим ментором привлекали внимание даже больше краснобокой виновницы торжества. Как будто именно ради нас собрались все присутствующие. К счастью, теперь это волновало меня гораздо меньше. Люди стали просто фоном, красивой живой декорацией, огоньками свечей, что мелькали в алеющем тумане вокруг статуи семи богов. Тишина, необычный свет и мерцание огня придавали ощущение таинства, тихого праздника. И теперь, когда ментор был рядом, я почувствовала, как меня заполняет торжественная радость. Багряное свечение отразилось в зрачках Джера, облепило его щёки. На удивление, гладкие и тщательно выбритые.

– Никак не могу выбрать, – призналась я, довольная тем, что больше не одна. – Оказалось, я мечтаю слишком о многом.

О том, что под Красной Луной принято загадывать желания, я узнала совсем недавно. В середине лета, когда мне только минуло восемнадцать, на нашем краю земли выдалась удивительная ночь с крупной, хоть и обыкновенно белой луной. Тогда мне впервые удалось поднять настоящий фонтан из комьев свежей почвы с помощью магии Ревда, и я без сил валялась в летней траве, щурясь от непривычно яркого лунного света.

Плато на вулкане вызывало неприятные воспоминания, но мой ментор настоял, чтобы мы туда вернулись и продолжили тренировки. То же место он выбрал не из сентиментальности, просто на Сомнидракотуле пока не встречались икша и там нам никто не мог помешать.

Когда же я, лёжа под освещённым ночным небом, уже начала предаваться грусти и печали, Джер улёгся рядом и рассказал мне о прошлом Квертинда. О том, что раньше первый день года был не днём памяти, а, скорее, днём беспамятства. До смерти Мирасполя и Лауны люди предпочитали забывать в эту ночь обо всём плохом: веселились, держались за руки, смеялись, напивались и загадывали желания, которые непременно исполнялись впоследствии. По крайней мере, квертиндцы в это верили – так же, как верили в своих богов.

– В прошлом году ты точно знала, чего хочешь больше всего, – заметил Джер, прерывая мои воспоминания. – Появилось что-то важнее этого?

– Не совсем, – я пожала плечами и оглянулась, убеждаясь, что нас никто не слышит. – Юна Горст теперь символ проклятия. Дочь убийцы Иверийцев. Мне ужасно не нравится эта роль. Вот и разрываюсь между мечтой снова стать всеобщей любимицей и желанием безнаказанно перерезать всех во славу Толмунда.

– Что побеждает? – усмехнулся ментор.

– Пока первое, – улыбнулась я в ответ. – Но это только начало списка. Оказалось, воевать с судьбой куда проще, чем со своими прихотями.

– В отличие от судьбы, проигрывать прихотям бывает приятно, – Джер приветственно кивнул ректору Аддисад, которая заметила его на площади.

– Ты ведь не благословил меня сейчас на кровавую бойню? – уточнила я, поправляя кинжал.

– В отличие от них, – он кивнул на настороженную толпу, – я знаю, что ты не способна на это. Даже с учётом моего благословения.

– Других идей по восстановлению репутации пока нет, – вздохнула я, оглядывая студентов. – Боюсь представить, как буду справляться с ними весь следующий год.