– Слушайся его, Дормунд, – наставляю я строго. – Своего единственного брата. Обязательно слушайся! Он поможет тебе. Он будет великим человеком. И очень могущественным.

– Вы не можете больше иметь детей, – шёпотом сообщает Дормунд великую тайну, которая и без него мне давно известна.

Он смотрит в мои глаза, словно надеясь внушить мне свою правоту. Но потом не выдерживает и отворачивается к наставникам.

– Посмотри, – я пытаюсь привлечь внимание и подношу пяльцы к его лицу. – Ему ведомо милосердие, честь и душа. Ты должен сберечь их, и из тьмы за ним никогда не придут. Всё может быть по-другому. Всё должно быть по-другому, Дормунд!

– Хватит! – мальчик с криком кидает вышивку на пол. – Матушка, вы безумны! Вы просто свихнулись! У меня не может быть никаких братьев!

В его крике ещё слышны визгливые нотки, хоть голос уже ломается. Сзади на Дормунда одновременно шикают камердинер и ментор, указывая на неподобающее поведение. Он немедленно выправляется, принимая горделивую позу. Улыбается – не слишком широко, но понятливо и благосклонно.

– Простите, Ваше Высочество, – ровно извиняется сын. – Вы нездоровы. Вам лучше прилечь. Я зайду в другой раз.

– Нет! – я кидаюсь к его ногам и подбираю своё рукоделие. – Поверь мне, Дормунд, я видела его, твоего брата. Видела, как тебя сейчас. С этой девушкой… Не знаю, кто она. Но точно знаю, кто он. Твой брат может стать величайшим правителем или мудрым советником. Только позволь ему, слышишь? Не толкай его во тьму. Слышишь, Дормунд?

– Тибр Иверийский назначил меня королём, – обиженно отмахивается белокурый принц. – Ты сама слышала – только истинный Ивериец может взойти на престол Квертинда! Если ты вообще способна что-то слышать, кроме своих иллюзий.

Мне горько и больно от его слов, но я не знаю, как ещё убедить Дормунда. Как завоевать расположение собственного сына? Я не способна на это. Я ничтожная принцесса. И стану ещё более ничтожной королевой-матерью. Мне хочется сказать ещё что-то, но голоса звенят невыносимо громко… заполняют мою голову гулом. И я вою – балладу про конец сна, тот самый мотив, просто чтобы скрыть отчаяние за песней. Укачиваю саму себя.

– Я позову Милду Торн, – Дормунд морщит нос и с отвращением кривит губы. – Она зайдёт к вам после аудиенции у короля.

– Слушайся его, Дормунд, – успеваю я прошептать вслед уходящей процессии, прежде чем за ними закрывается дверь. – И всё будет по-другому.

Я вновь остаюсь одна в своих покоях – маленькая, ненужная, безумная принцесса. Я способна останавливать время и создавать артефакты, меняющие его ход. Я – истинная Иверийская наследница. Но что толку от величайшей из магий, если я не способна повлиять даже на своего сына?

– Отец! – снова зову я, обращаясь к флажкам. – Ты был сильным. А я – слабая. У меня ничего не получается.

Жалость заполняет меня всю, до кончиков ресниц. Я поднимаюсь и на дрожащих ногах иду к балкону. В жизни нет радости. В жизни нет любви. Это иллюзия, обман для простолюдинов, чтобы отвлекать их от политических решений и несостоятельности власти. Именно так учила меня Милда Торн, мудрейшая из женщин.

Королям и королевам не позволено любить и быть любимыми. Но, может… может, в пекле Толмунда я встречу того, кто почти не замечал меня при жизни? Своего отца. В пекло ведь попадают все, кто лишает жизни – других людей или себя.

Я иду к тебе, отец… Поднимаюсь на широкие перила балкона и смотрю вниз без страха и сожаления. Наверное, кто-то другой смог бы оценить красоту Лангсорда – кто-то, кто не видел его с самого рождения. Но шум его каналов я уже не слышу так же, как биение своего сердца в ушах.