– Вы идите вперед, только осторожно. Там винтовая лестница, ступеньки крутые. Если что, я вас сзади подхвачу.

Она глянула на него – маленького, тонкоплечего.

– Если случится «что», я тебя, пожалуй, раздавлю…

– Не, я жилистый.

Юля оказалась как бы в круглом колодце. Каменные стертые ступени уходили вверх туго завинченной спиралью. С высоты сочился неясный свет. Юля стала подниматься, то и дело хватаясь за верхние ступени, – почти на четвереньках. Мальчик неотрывно лез за ней. Дышал он с шумным сопеньем. "Наверно, простужен", – подумала Юля.

Висевшая через плечо сумка цеплялась за камни. Юля пожалела, что не оставила ее внизу. И тут же мальчик сказал:

– Вам сумка мешает. Давайте ее мне, здесь углубление, вроде полочки. Оставим, а обратно пойдем и заберем.

Юля с облегчением сбросила с плеча ремень.

Ох и высоченная была лестница! Гудели ноги, от бесконечного спирального верчения кружилась голова. Наконец в полукруглый проем ударили оранжевые лучи, и Юля выкарабкалась в круглую каморку. Мальчик – за ней. Он сопел и улыбался.

– Устали? Это почти полпути…

– Ничего я не устала, – с фальшивой бодростью сказала Юля.

Мальчик понимающе кивнул и полез в окно.

– Выбирайтесь сюда. Только потихоньку, тут карниз узкий. Вниз лучше не глядите…

Юля все-таки глянула вниз, когда из окна ступила на покрытую железом кромку. И тут же отвернулась (она и в походах, на скалах и обрывах, побаивалась высоты). Старые клены шелестели внизу. Видимо, здесь был край церковной крыши. Юля вцепилась в кирпичи. А мальчишка стоял в двух шагах, у темной кирпичной арки, протягивал руку и улыбался. И Юля вдруг заметила, что глаза у него разные: правый – просто серый, а левый – серовато-карий, с золотыми прожилками. В этом золотистом глазу на краю большого зрачка стреляла крошечными лучами искорка.

"Чертенок", – усмехнулась Юля. Сжала губы, шагнула по кромке и тоже оказалась в арке.

Теперь они поднимались уже внутри колокольни.

С этажа на этаж вели шаткие лестничные марши. Пересохшие доски ступеней пощелкивали под ногами, от них взлетала тонкая пыль. Запах этой пыли смешивался с запахом старых кирпичей. Колокольня была восьмигранная. На трех ярусах в каждой из восьми стен зиял громадный оконный проем с полукруглым верхом и перекладиной (на этих перекладинах, видимо, висели когда-то колокола). За пустыми проемами вырастал и словно подымался следом за Юлей темный лесной горизонт. Было жутковато и легко, как во сне. И только одно мешало впечатлению хорошего приключенческого сна: там и тут на кирпичах виднелись надписи. Всякие «Толи», "Васи", «Степы», и "Мы здесь были…", и названия городов. Юля заметила даже Читу и Владивосток.

– Ничего себе… – выдохнула она. – В какую даль едут, чтобы расписаться на здешних камнях.

– Идиоты, – отозвался мальчик (он по-прежнему карабкался следом за Юлей). – Думают, что, если распишутся на знаменитом месте, сами сделаются знаменитые…

– Значит, эта церковь очень знаменитая? – осторожно поинтересовалась Юля.

– Вы разве не знали? Она даже под охраной ЮНЕСКО.

Юля мельком удивилась, что этот пацан знает про ЮНЕСКО, и неуверенно сказала:

– Кажется, я слышала… А если она такая известная, то чего же такая… обшарпанная?

– Ее хотели реставрировать, – посапывая, ответил мальчик и хихикнул. – Каких-то дядек наняли кресты и маковки золотить, золото им выдали. А они его – себе. А маковки бронзовой краской помазали. Ну, их посадили, конечно, а здесь все так и осталось… Вот, все. Пришли.

Они оказались на верхней площадке. Над головами уходил в сумрачную высоту конус шатровой крыши. В нем темнели переплетения балок и железных брусьев. Юля только мельком глянула вверх и сразу шагнула к окну.