Ирина плакала:

– Прости меня, сыночек, пожалуйста! Может, ты сможешь меня простить? Если не сможешь – я тебя пойму… Но может, ты всё-таки сможешь? Ну пожалуйста! Я сделала так много ошибок в своей жизни – теперь я это понимаю… Я высмеивала твою мягкость, я тебя тюфяком звала всю дорогу… Пыталась научить тебя быть жёстким, напористым. Думала, что иначе ты пропадёшь в этой жизни… И никогда не добьёшься успеха… Я Леночку обманула. А она страдала. И ты страдал. Но я хотела, как лучше… Я – твоя мама… И я всегда любила тебя и всегда буду любить. Всегда буду любить тебя, сыночек! Ты молчишь? Наверное, ты не простишь… Я заслужила это твоё молчание. Ты иди, сыночек, иди, ничего, я понимаю, что такое не прощается.

Повисла тишина. И Таня напряглась в ожидании – сейчас Лёшка выйдет из комнаты и уйдёт. Уйдёт навсегда и оставит мать одну. Таня прижала руки к горящим щекам и вдруг услышала:

– Мам, ну что ты?! Куда я пойду?! Я тебя никогда не брошу! Знаешь, я всегда знал, что ты любишь меня. Но иногда, иногда мне казалось, что я не заслуживаю твоей любви, что я недостаточно хорош для того, чтобы меня любили… Я прогонял эти мысли… Я знал, что на самом деле ты любишь меня… Но хорошо, что ты сказала мне об этом сама! Мам… Мамочка! Я так долго ждал от тебя этих слов!

Наступило молчание. Таня почувствовала, что ноги плохо держат её и тихонько сползла по стенке коридора. Потом почувствовала, как поднимают её крепкие руки Лёшки, и обнаружила себя в кресле рядом с кроватью Ирины.

– Тёть Тань, милая моя, ну что с тобой?! Сейчас я тебе корвалола накапаю! Не нужно корвалола? А почему ты плачешь? От радости?! Да, у нас с мамой сегодня радость! Праздник у нас сегодня! И знаешь, тёть Тань, сегодня я привезу к нам Леночку – помнишь Леночку? Я её нашёл ночью, вся «Скорая помощь» мне помогала! По телефону час говорили! Поможешь мне, тёть Тань, стол накрыть, ладно?

Таня закончила свою историю и – не удержавшись – всхлипнула. Я тоже с трудом сдерживала слёзы.

– Танечка, а сейчас ты с Лёшкой и Леночкой общаешься?

– Так как же не общаться-то – они меня сюда и привезли на своей машине. Вот приедут в Оптину в выходные – я тебя и познакомлю с ними. Два сынишки у них растут. Да… За пятнадцать лет много воды утекло… Только Лёшка теперь уже не Лёшка, а Алексей Игоревич – уважаемый врач, хирург.

Зина, читательница православной газеты Севера России «Вера-Эском», в которой я печатаюсь, написала мне письмо, поделилась своей мечтой приехать в Оптину. Мы начали переписываться, и я пригласила её в гости. Зина приехала, прожила у меня несколько дней, поделилась историями из своей жизни и разрешила рассказать их, сохранив её имя. Одна из её историй и легла в основу повести «Поездка к отцу».

Стучали колёса, полупустой вагон ходил ходуном, от жёлтых деревянных скамеек веяло холодом и неуютом. В окнах мелькали короткие одинаковые станции, печальные в своём одиночестве, на них никогда не останавливались поезда, и большая часть электричек тоже проносилась мимо: «Электропоезд следует без остановок». Полустанки с покосившимися заборами и тоскливыми дворнягами. Одинокие старухи на завалинке, будто окаменевшие в своей неподвижности. «Как в моей жизни, – подумалось Зинке, – мимо меня тоже проносится счастье и радость…»

По мутному окну электрички стекали капли апрельского затяжного дождя, весна пришла, но пока не радовала, скрывшись в серой слякоти и ветреной непогоде.

Зинка сидела у окна, маленькая, сжавшись в комочек. В свои шестнадцать она выглядела года на три младше: невысокая, худенькая, плохо одетая. Глаза у Зинки красивые – зеленоватые, выразительные, умные. Волосы светлые, густые. Только и хорошего. А остальное, как мать говорила: «ни кожи, ни рожи».