Несмотря даже на высокие гонорары и роскошную приемную Джонса, Оппи усомнился в правильности поставленного тем диагноза, однако понимал, что с ним что-то было и есть не так. Но усилиями воли ему удавалось обуздывать это «что-то», точно так же, как сильное ядерное взаимодействие удерживает от разбегания положительно заряженные протоны. Это самая мощная сила, известная физике; о, конечно, в процессе тщательно управляемой цепной реакции можно расколоть и ядро, но даже крупнейшие научные светила считают, что это слишком трудная задача, и предпочитают объединять меньшие ядра в более крупные – одолеть сильное взаимодействие не так-то просто.

А как насчет силы воли Оппенгеймера? Она справлялась все хуже и хуже. Так много всего на него навалилось: давление с разных сторон и боль, долг и скорбь. Все зависело от этой лаборатории в пустыне, от работы собранных сюда ученых, от него.

Он потягивал трубку и думал о гусиной коже на голом теле, зеленке, разбитых пробирках и отравленных яблоках, о Патрике Блэкетте и Джин Тэтлок.

В конце концов он поплелся в спальню, лег, не раздеваясь, на жесткую кровать и, как саван, обернул вокруг костлявого тела тонкое покрывало.

Это никуда не годится. Мы разгромили нацистские армии, мы оккупировали Берлин и Пенемюнде, но инженеров-ракетчиков получила Америка. Что может быть отвратительнее и непростительнее?

Иосиф Сталин[18]

Сидя за столом в гостиничном номере высоко в Альпах, Вернер фон Браун старательно крутил ручки настройки на деревянном корпусе настольного радиоприемника, пытаясь вновь отыскать нужную станцию. Из-за того, что, как ему показалось, он услышал минуту назад, сердце бешено колотилось, но, прежде чем рассказать остальным, следовало удостовериться. Если он неправ, ошибка подтвердится вальсом, передаваемым на радиоволне, а если он прав, то все радиостанции должны передавать один и тот же текст. Толстые пальцы медленно вращали бакелитовый конус.

Треск статических разрядов.

И опять.

И потом: «…наш славный фюрер пал смертью храбрых сегодня днем в Берлине, сражаясь до последнего вздоха с проклятыми большевистскими ордами. Адольфу Гитлеру, величайшему лидеру, которого когда-либо знал мир, родившемуся в Австрии двадцатого апреля 1889 года, было всего пятьдесят шесть…»

Вернер обессиленно откинулся на спинку единственного в комнате стула, сосновое сиденье жалобно заскрипело под тяжестью двухсотпятидесятифунтовой[19] туши. Этот широкоплечий мускулистый тридцатитрехлетний мужчина шести футов[20] ростом, с волосами песочного цвета и голубыми глазами, больше походил на игрока в американский футбол, чем на ведущего инженера нацистской ракетной программы, и даже недавняя травма напоминала спортивную – левая рука Вернера, сломанная в двух местах во время автомобильной аварии, была закована в тяжелый гипс и наполовину приподнята, как бы в остановленном на полпути движении Sieg Heil.

Фон Браун встречался с фюрером четыре раза. Первый раз в 1939 году, а последний – почти два года назад, в июле 1943-го. Как и любой, кому доводилось иметь дело с Гитлером, он чувствовал сверхъестественную харизму этого человека. Вернеру нравилось считать себя аполитичным, однако форму кавалерийского подразделения СС он носил если не с фашистской гордостью, то, по крайней мере, с определенным восхищением ее сексуальной черной кожей и металлической отделкой.

Смерть Гитлера в этом году была неизбежна – или героически, в бою, или, случись она несколько позже, перед расстрельной командой одной из армий противостоявшего ему союза. Многие будут скорбеть о его кончине, а вот фон Браун, талантливый инженер, сразу обратил свой аналитический ум к реальной проблеме. Еще в начале января 1945 года, пять месяцев назад, он понял, что война бесповоротно проиграна, и, собрав свою группу ракетчиков, прямо заявил о близком разгроме Германии. В любом другом коллективе рейха подобное публичное заявление неизбежно повлекло бы за собой концлагерь или даже казнь, но его ракетчики были практичными людьми, хоть и витали по долгу службы мыслями в облаках.