Cheprox delight

 Мы мчимся по широкому  скоростному шоссе на чёрном Мустанге, сверкающем новой краской и брутальными титановыми дисками. Закатное зарево погрузило Ванкувер в розовый релакс, отодвинув глупости в моей голове на  скучный, никому уже не интересный  десятый план.

Мои глаза непослушны и скользят по тёмному профилю водителя, нарисованному в этом мгновении моей жизни против тусклого света заката. Мне уже тяжело скрывать от самой себя то, в буквальном смысле, удовольствие, которое получаю от того, что вижу. Слова, на годы застывшие в сердце, внезапно решают сорваться с моего языка:

- Дамиен…

- Да?! – он поворачивает голову, чтобы быстро взглянуть в мои глаза, и тут же возвращает свой ответственный взор на тёмное после дождя шоссе.

- Извини меня… за тот случай!

Прощения нужно просить за любые проступки, любые неправильные действия, и не важно, в каком возрасте они были совершены. Прощая, мы отпускаем боль и обиду, но когда просим прощения – освобождаем себя от съедающего тяжести вины.

Я вижу, как его тёмные брови поднимаются в недоумении.

 - За то, что столкнула тебя с лестницы и… за твою голову, - уточняю.

Дамиен кивает в согласии:

- Извинения приняты.

Не проходит и пяти секунд, как он решает добавить свои великодушные соображения по поводу нашего давнего детского затяжного конфликта:

- Но, объективно, моей вины было не меньше. Пожалуй, у меня там тоже накопился список длиной… с километр! – улыбается. – Список поступков и слов, требующих прощения.

Я не хочу сейчас улыбаться, но по какой-то неясной причине делаю именно это.

- Честно говоря, я плохо помню подробности, - признаюсь. – В памяти остались только… основные события.

- И у меня, - отвечает с улыбкой. – Голова болела долго – это хорошо помню, а остальное…

То была среда - с тех пор среды я ненавижу - лето, каникулы, мы дома одни, потому что мама в отъезде, а Дэвид, разумеется, в офисе. В то утро мы усерднее обычного выбирали оскорбления друг для друга, пока хлебали традиционный собственного приготовления суп из молока, хлопьев и кленового сиропа, и именно в тот день ненавистный сводный брат предъявил мне клок рыжих волос моей Ариель – коллекционной куклы, купленной отцом в дьюти-фри японского аэропорта. Моим настоящим отцом! Моим любимым человеком, самым родным и близким существом на Земле! Папа подарил мне первую коллекционную куклу на седьмой  День Рождения, а спустя  два месяца мы узнали, что у него рак. В восемь я не получила подарок от него лично, потому что отец уже почти не приходил в сознание, это сделала мама, но Ариель была куплена им заранее, как и остальные десять кукол вплоть до моего восемнадцатилетия. Ариель коснулась моих рук, когда отец ещё дышал, Ариель хранила последние воспоминания о настоящей семье, где у меня были и мать, и отец. А после моя семья и моя жизнь стали походить на ошмётки разодранной собаками ветоши. 

Клок рыжих волос, зажатый в смуглом кулаке Дамиена, говорил  о многом.

Я просила его отдать куклу. Я умоляла, я унижалась. Осознав свою внезапную силу, Дамиен потребовал встать на колени, и попросить прощения за вымазанные собачьим дерьмом коллекционные металлические автомобили, но это уже был перебор – я отказалась.

Хорошо помню его ухмылку и фразу «ты сама напросилась!», потом мерзкий запах гари, наполняющий комнату сквозь раскрытые настежь французские двери балкона, мои медленные мысли  о том, что этот костёр неспроста, пустой ящик, в котором до этого хранились все мои шесть кукол, включая редчайшую Одри Хэпбёрн, не такую редкую, но потрясающе одетую Наоми Кэмпбелл и просто красивую Мэрилин Монро…