– Пойдёмте в избу, что ли? Маняшин батюшка звал чаю пить, – донёсся Митькин бас со двора. Нервничает… Я тоже. Так, кстати, и пошёл в мокрых штанах…

Изба у кузнеца была большая, ухоженная, но небогатая. Как оказалось, сам хозяин, Игнат Андреич, был человеком вдовым, работящим, но пьющим. Прикладывался к сорокаградусной каждый вечер, пил на свои, в долги не лез, характер имел флегматичный и мягкий. Оно и к лучшему, когда я его в первый раз увидел – мне присесть захотелось. Вспомните Митьку… Так вот, кузнец был на голову выше и точно такой же ширины в плечах. Ей‑богу, не вру – практически равнобедренный треугольник с кудлатой бородой и добрейшими глазами. Причём ни капли жира! Рельеф, как у Рона Колемана в соревновательный период. Я невольно закомплексовал, когда Игнат Андреич осторожно поздоровался со мной за руку и, извинившись, ушёл спать в сени. Его румяная дочь усадила нас и развлекала разговорами до подхода Яги, тогда уж поставила на стол самовар и начала напаивать нашу опергруппу чаем…

– А что, девонька, – после третьей чашки неспешно начала бабуля, – не приметила ли ты, часом, как участковый в колодезь упал?

– Да поскользнулся же! – устало отмахнулся я, но бабка была неумолима:

– Про то ты мне, старой, бурлацкие песни не пой, я те сама десять причин навскидку подберу, зачем сыскной воевода по своей воле топиться полез. Считай, давай: от жары искупнуться; друга вытащить; водицы студёной испить; с напарником с носу на нос пообщаться; брёвна изнутри посчитать; правда ли, что звёзды видны, выяснить…

– Ладно, сдаюсь! – При упоминании о звёздах мне стало стыдно, и как она догадалась?

– Так что скажешь, девонька?

Маняша пожала плечами, сдвинула бровки домиком и призадумалась. Что, кстати, является признаком поведения человека честного и ответственного…

– Сама не видала, в другую сторону меня бабы отвлекли. Но краем глаза приметила – подле Никиты Ивановича наши парни стояли, Прошка да Ерошка. Олухи отменные…

– Энтих хорошо помним, так не они ли участкового на ныряние определили?

– Не знаю, а зря наговаривать не стану, – твёрдо ответила кузнецова дочь. – Но…

– Но? – ухватилась Яга, и мы с Митькой вытянули шеи.

– Вот будто был там ещё кто… чёрный… не помню его, и наш и… не наш, – успешно запуталась девушка и, досадуя на саму себя, бросилась по второму разу греть самовар.

Опытнейшая эксперт‑криминалистка развела руками и, автоматически отстукивая «Во поле берёзонька стояла» жёлтым ногтем по столу, ушла в глубокие размышления. Лезть к ней в такой момент с вопросами – просто нарываться на грубость почём зря. Мы оба это прекрасно понимали…

– Маняша, – я деликатно поманил пальцем девушку, – один вопрос, личного характера, если позволите…

– Ох, да отчего же нет, я не замужем! – абсолютно невпопад ответила она, заливаясь краской, как самая невинная из всех сельских невест. Митяй почему‑то помрачнел.

– Я только хотел уточнить…

– Батюшка за меня рад будет, да только…

– Нет, вы не поняли. – Теперь уже я чувствовал себя полным идиотом, а Митька веселился вовсю.

– Не обессудьте, – девушка взглянула на меня с искренней жалостью, – только мне другой по сердцу. Уж простите, если чем обидела…

– Спасибо за откровенность. Учту. – Спорить было бессмысленно, лучше соглашаться. – Не подскажете, что там наша заслуженная сотрудница вашим землякам сообщила? Какое‑то тайное деревенское слово?

Кузнецова дочь мгновенно сменила красный цвет лица на бледный, испуганно зажала рот обеими руками и, боясь даже бросить взгляд на Ягу, ринулась вон из горницы. Сурово… Надо во что бы то ни стало вытащить из бабки эту волшебную формулу и пользоваться направо‑налево! А то взяли моду – частушки орать… Причём ведь политические, если про милицию!