Привокзальная площадь «Московского» по отношению к перронным путям была расположена выше и соединялась широкими – до шести метров – пассажирскими тоннелями, а на участках с пригородным направлением – пешеходным мостом. Михаил Васильевич, вышагивая над составами, тщетно пытался с высоты определить искомый объект. Бесполезно. Он спустился по обледеневшим ступеням моста и вышел к первому пути, с которого осуществлялось отправление поездов по стрелочным переводам. За ним был еще один путь – тупиковый, упиравшийся в приземистое строение, вплотную примыкающее к зданию вокзала. Именно там, среди беспересадочных вагонов, точнее, во главе их, полковник увидел вагон с двойными решетками. Мелкоячеистые – изнутри, более привычные крупные – снаружи. «Нашел!» – радостно пронеслось в голове полковника. А ведь он проходил совсем рядом. Но Артемова угораздило попасть на западное полукольцо, где пришлось скакать по платформам и рискованно топать по шпалам.

Когда полковник стучал в закрытую дверь тамбура, из громкоговорителя несся предостерегающий голос диктора: «Уважаемые пассажиры! Железнодорожный вокзал «Московский» является объектом повышенной опасности...» На секунду полковнику показалось, что он действительно в Москве. Вот уж где действительно вокзалы – объекты повышенной опасности. А с 6 февраля 2004 года – и метро. Артемов всегда ездил на работу на машине. Однако после теракта в столичном метро намеренно спустился в подземку. И увидел то, что и ожидал: совсем другие лица. На них было выписано подозрение, тревога, ожидание. Вагоны электропоездов москвичи покидали с заметным облегчением. Не это ли главная задача террористов? Наверняка. Сверхзадача. Посеять страх, недоверие. В один миг несколько миллионов человек стали совсем другими. Стали ли они более бдительными? А что толку? Бдительность притупится, тяжело шаркая по отрезкам времени; ведь не каждый ответит сейчас, что произошло 23 октября 2002-го. Тогда казалось, начался отсчет новой реальности. Правильно кто-то заметил: «Круша Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, террористы метили в сердце мировой экономики. Превратив в заложников абсолютно мирных граждан, террор ударил по Человеку».

Быстро, очень быстро рубцуются раны. И террористы знают об этом.

Дверь открылась, и полковник увидел хмурого солдата в камуфлированной одежде и с автоматом Калашникова наперевес.

– Здравствуй, – кивнул Михаил Васильевич и представился: – Полковник Артемов. Мне нужен начальник этапа.

– Стойте здесь, – сурово предупредил солдат. – Сейчас позову.

Лязгнула дверь, сбрасывая с себя иней, и полковник снова остался один. Он оглянулся. К этому тупиковому пути подходил из-за плавного поворота локомотив. Наверное, будет растаскивать вагоны, попробовал угадать Артемов. А их здесь... Он, прищурившись, посчитал. Ровно одиннадцать. Почти состав. Сразу же за спецвагоном стоял почтовый, еще дальше – багажный, потом какой-то номерной с матовыми, как в туалете, стеклами.

Артемов ошибался, когда посчитал этот путь крайним к зданию вокзала. Еще один, наверное, самый тупиковый, находился с ним на одной линии. На нем, неубранном и заснеженном, стоял состав из шести купейных вагонов; на каждом была крупная надпись: «ГОСТИНИЦА». А под ней – более мелкая и совершенно неуместная: «Биотуалеты». Вот и пойми, что это на самом деле.

Вообще этот вокзал отличался от тех, на которых довелось прежде побывать Артемову. Современная архитектура не в счет, изюминка крылась в антураже. В том числе звуковом. Как и в пассажирских поездах, тут из громкоговорителей лилась музыка (только что отзвучала «Снежинка» в исполнении Ветлицкой, ей на смену явился «горячий» «Вишневый пирог» Шаде в стиле «jazz-funk») – негромко, ненавязчиво создавая оригинальный фон. Это напомнило полковнику военной разведки хоккейный матч, где паузы в игре заполняются музыкальными вставками и искрометным выступлением соблазнительных девушек из групп поддержки. На вокзале основой была музыка, паузы же заполнял голос диктора. Группа поддержки – уборщицы с ведрами и швабрами.