По всему выходило, он тут кстати.

— Вперёд только не лезь, — Коэн Бачек, капитан отчаянно лажающих недоумков, сплюнул в сторону, трудно и шумно дыша, и неожиданно ударил, что было дури, пробивая щиты на правом фланге противника кружным тараном. Заорал на весь полигон: — Сейчас!

И Смирна среагировал первым. Яркая белая волна пронзила пространство, и щит противников осел и развеялся.

Моравиц рявкнул "Стоп", когда смятые сечью и обухом ряды по ту сторону барьера начали хаотично выбрасывать остатки сырой неоформленной силы. Они взрывали землю между сражающимися, не способные долететь до цели, что было верным признаком пустого резерва, и Смирна с сожалением погасил готовое заклинание в кулаке.

Не додрался.., мелькнула у него быстрая мысль. Ещё бы хоть маленько! С досадой пнул выдранный во время боя клок земли, с торчащей из неё жёсткой, как щётка, пожелтевшей травой.

Задирать специально никого не хотелось. Ребята и с той стороны барьера, и с этой были отличные. Сработанные. Татович дрался с ними не впервые. И всякий раз к взаимному удовлетворению. Да и Моравицкий не гнал. Уже одно это было добрым знаком.

— Напомни-ка, на что тебе сдался лекарский? — Коэн хлопнул его по плечу так, что чуть по колено в землю не вогнал. — Хорошо держишь, молодец, — похвалил то ли за щит, то ли за то, что сейчас устоял. — И удар у тебя стабильный. Я ещё в прошлый раз заметил. — Смирна согласно кивнул, принимая похвалу. Главное, чтобы впредь в бой пускали, уже хорошо будет. — Так почему ты не у нас-то?

Смирна неспешно размял шею. Судя по хватке капитана на плече, отшутиться не выйдет. Ладно. Это был только вопрос времени. Рано или поздно всё равно пришлось бы рассказать. Выглядеть недалёким лопухом и мямлей перед Коэном очень не хотелось.

— Неудачное стечение обстоятельств, — уклончиво ответил Татович.

— И что, даже батька не помог?

Выходило, что на факультете было известно и про «батьку», невзирая на фамилию бабки по материнской линии, которой он тут назвался, и которая на отцовскую не походила ни разу. И хоть беседа вроде и была вполголоса, да один на один, без близких ушей, сам вопрос был не слишком приятным.

— Да как бы наоборот даже...

Батька как раз таки сделал всё, чтобы он на боевой не попал. По его просьбе даже набор в тот год ограничили, и закрыли раньше срока. И документы его «потеряли». И общий теоретический бал у него был «слишком высок», да-да, именно так в официальном отказе и было написано. Мол, вы научной деятельностью на благо империи должны заниматься, а не сливать силу в простой мордобой.

У Смирны тогда весь его мир и жизнь перевернулись. Шок и неверие, и будто обухом по голове огрели. Чуть глупостей не наделал. Спасибо ректору Вельскому, уберёг. Хотя, сейчас непонятно уже было, уберёг ли. Ещё год на лекарском его с ума просто сведёт от тоски и унынья.

И если поначалу он воспринимал это, как закладку на будущее себе в помощь, что в случае чего у него навык у самого есть и себе, и товарищу помочь, то теперь вся эта лекарская пурга его откровенно бесила, отодвигая его продвижение к собственной цели. Продолжить стезю отца – это было таким правильным и достойным, что он не мог понять, почему неожиданно встретил так много препятствий, вместо ожидаемой и, в общем-то, естественной помощи тех, кто мог это сделать легко. И кто, по его мнению, помочь был просто обязан.

— Бес мне в драку! Иди ты! — ожидаемо не поверил Бачек.

Смирна и сам до конца не верил. Всё не мог понять. Но то, что преподаватели по какой-то причине его не гнали и учёбе фактически на двух факультетах не препятствовали, наводило его на некоторые соображения, которые он держал пока при себе, и внимательно присматривался ко всему, что его окружало. Это в принципе и само по себе было нелишним. Присматриваться. Вот Смирна и наблюдал.