И вообще, как Крылов неоднократно убеждался, те, кого угнетало вытеснение личного времени служебным, не задерживались в милиции, а оставшихся такое положение не пугало, и если они и жаловались, то больше для порядка, как это сделал он сам, упрекнув Зайцева, что тот лишает его личной жизни. Тем более что сегодняшний вечер инспектор собирался посвятить именно ей: они с Ритой шли в гости.

К месту встречи Рита пришла, как всегда, вовремя – свежая, энергичная, праздничная, хотя Крылов затруднился бы сразу ответить, как ей удалось достигнуть такого эффекта, имея всего лишь час после работы.

Они прошли два квартала, сокращая путь, свернули на узенькую старую улочку, чудом сохранившуюся среди районов современной застройки: облупившиеся фасады, выбоины на мостовой, низкие мрачные подворотни.

На перекрестке притулилась к забору остроконечная будочка образца начала пятидесятых годов с перекошенной вывеской «Пирожки». Крылов сжал локоть спутницы:

– Обрати внимание.

Рита непонимающе осмотрела грузную, равнодушно жующую женщину неопределенного возраста за тусклым стеклом.

– Что в ней особенного?

– О-о! Тетя Маша – уникум. Торгует пирожками почти сорок лет и все на этом месте. Питается исключительно своим товаром, ходит в одном платье и платке, а по слухам – миллионерша.

– Миллионеры всегда отличаются скромностью и умеренностью в еде.

– Не веришь? Когда мне ее показали лет пятнадцать назад, я тоже не поверил. Кстати, она выглядела точно так же и так же ела пирожок. Похоже, время ее не трогает.

– Ну, время ладно. А почему ее не трогает ОБХСС? Не из скромной же зарплаты скоплен этот миллион? Да и как она могла ухитриться сделать такой бизнес на копеечном товаре?

– Настойчивость и последовательность – вот весь секрет. Подойди, купи пару пирожков. Даже если ей пригрозят, что отрежут руку, все равно недодаст две-три копейки, не грозить – обсчитает на гривенник. С рубля или тем более с трешки сыпанет такую кучу меди – вовек не пересчитаешь. Никто и не считает – ссыпал в карман и пошел. А там уже обман на полтинник.

Мелочевка, конечно, постарела тетя Маша, а раньше не брезговала «левым» товаром, была в доле с кухней – недовложения, хищения продуктов, а в голодное время за кило муки золотое колечко с камушком не глядя отдавали…

Дело рискованное, три судимости, никогда не признавалась: я не я, и хата не моя – вот весь разговор. Деньги в бутылках хранила: зальет горлышко сургучом – и в землю в разных местах. В шестьдесят восьмом у нее обыск делали – весь огород перекопали, замучились, шесть бутылок нашли, а сколько их всего? Небось сама не помнит…

После того раза затихла, сшибает копейки, опасается, нюх как у лисы, сколько контрольных ни делали – обсчет мизерный, извиняется, кается, ошиблась, мол, без того умысла, неграмотная, старая, больная, одинокая – пожалейте… За три копейки не судят, ну, объявят выговор да премии лишат. А она в день две тысячи пирожков продает!

– Кошмар какой-то! – Рита невольно оглянулась. – С виду обычная тетенька… Как же так?

– А ты хотела, чтобы у нее клыки росли?

– Да нет, но вообще… И зачем ей деньги в земле?

– Спроси. Она, конечно, откровенничать не будет, но для самой себя объяснение у нее имеется, не сомневайся. И по нему выходит, что она умней, хитрей и достойней всех вокруг. А ощущать себя так ей помогают те бутылочки закопанные. Кстати, в определенных кругах она авторитет, к ней прислушиваются, советуются. Пару раз видел: подъедет какой-нибудь франт – машина разукрашена, стекла темные – и беседует с тетей Машей почтительно, а то и домой подвезет, не боится, что жиром сиденья испачкает.