И женщина в строгом форменном платье весьма бесцеремонно вытолкала меня в кухню. Там кухарка оглядела меня придирчивым взглядом.

- Точно готовить умеешь?

Я растерянно кивнула. Конечно, я умела готовить. Собственно, как и делать все остальное по кухне и дому. В крепости бездельников не было, как отца не стало, так я при кухне и оказалась – крупу перебрать, овощи помыть, принести-унести, что еще ребенок семи лет может? Зато мы с драконенком в тепле и сытые всегда были, кухарки сирот жалели и не скупились на кусок хлеба.

- Вон туда вещи, – женщина кивнула на неприметную дверь. – Вот одежда, –она сунула мне в руки фартук, – тут руки помоешь и вон овощи, начистить надо.

Я хотела возразить, что не служанка, но подумала, что я-то как раз и не знаю, в каком качестве меня сюда звали. Нет, конечно, мне бы хотелось учиться, но речь о Моте шла, и его обещали в Академию взять и тут ему помочь, а про мой статус непонятно было. Но логично будет, если я хочу, чтобы нам тут место выделили, то отработать надо, наверное. Я кивнула и пошла переодеваться.

За дверью оказалась подсобка, в которой едва развернуться можно было. Достала единственное платье домашнее, повязала фартук и косынку и пошла чистить овощи.

- Можно он посидит тут, со мной, – спросила кухарку про Мотьку, благо в человеческом образе он хорошенький, чисто ангелок, вот только на дракона вообще ни капельки не похож. Но может вырастет еще… – Он без меня боится, а тут на глазах. Брат мешать не будет.

Мотя, конечно, никого не боялся, просто понимал, что если я буду работать, а он учиться, то вместе с ним быть не смогу, вот и присмирел, мы об этом с ним накануне говорили. Поэтому стоял тихо, как мышка, глазами только своими огромными на кухарку смотрел. И та не выдержала, тряпкой смахнула с табурета пыль, сама его усадила и чашку с молоком дала. Я улыбнулась про себя. Мотьку все любили, а он, паразит, этим пользовался.

Кухарка поначалу все косилась то на меня, то на Мотю, но он сидел тихо, я подсунула ему лист бумаги и угольный карандаш, и он рисовал. Говорить, Мотя не мог, а вот рисовал хорошо. Это же только я его понимала без слов, а с остальными-то как-то изъясняться надо, да и заняться чем-то, пока я работаю. Нет, он тоже помогал, конечно, но в крепости Мотины рисунки очень всем нравились, и если Мотя брал уголек, то его работой не нагружали, наоборот, отбирали все и подсовывали на чем рисовать можно. Белая бумага дорогая, нам не по карману, но с собой все равно взяла немного, пусть Мотька порадуется, да и если что, можно попробовать будет рисунки продать. У нас как-то маг заезжал столичный, так он за Мотькины художества целую серебрушку дал, сказал, что в них жизнь чувствуется.

Вот и кухарка, увидев, что Мотя ее рисует, оттаяла сразу. Рядом села и щеку кулаком подперла, на Мотю любуясь. А он украдкой на нее взгляды бросал и рисовал. Не так, как парадные портреты или картины, что на стены вешают, но у него все равно мило очень выходило. Вот и кухарка на рисунке, хоть и неуверенной детской рукой нарисована была, но видно, что женщина она добрая и жалостливая. И уютная какая-то, что ли, словно булочка сдобная.

- Меня лира Мирель зовут, можно тетка Мири, – сказал она, бросив взгляд на рисунок. – А вы чего вдвоем-то, сироты что ли?

- Да, тетушка Мири, сироты, – согласилась я, занимаясь овощами. И понимая, что кухарке любопытно, начала рассказ. – Нет у нас никого, и сами мы издалека, из Пренитора. Сюда приехали, потому что брат не говорит, хочу, чтобы в Академии его посмотрели, говорят, там помочь могут.