С этой пламенной жаждой пошел он по комсомольской линии. Внушая что-то людям, он и сам горел этой своей неистовостью. Он был создан для того, чтобы поднимать массы на подвиги и свершения.

Больше всего ценил эти его таланты товарищ Апанасьев, пребывавший на комиссарской должности в полку войск ОГПУ. И он начал приближать к себе пылкого и романтичного паренька. Принялся аккуратно работать с ним. Стал сперва ненавязчиво, поверхностно, потом все глубже объяснять ему всю суть исторического момента.

Именно он открыл Мирославу глаза на весь ужас творящегося вокруг. Объяснил, логично и исчерпывающе, что товарищ Сталин проводит убийственную политику для мирового коммунистического движения. Бессмысленно воюет с собственным народом, тратя все силы на бесполезные коллективизацию и индустриализацию. И это вместо того, чтобы воевать с мировой буржуазией и сжечь этот самый народ в благородном племени мировой революции. Давно забыты заветы Ленина и Маркса, строится не коммунизм, а советская бюрократия, ничем не лучше царской и какой-нибудь буржуазной. Те же фискальные органы, тот же надзор и контроль, те же самые призывы больше работать и терпеть, только теперь уже не ради блага зажравшегося буржуя, а для мифического советского государства.

Потом были подавления крестьянских восстаний в бескрайних казахских степях и в седых горах Северного Кавказа. Мирослав стрелял в кого-то, не зная, попадал ли. И опять ему задавали неприятные вопросы знающие товарищи: «А чем мы сейчас лучше царских сатрапов? Почему не даем национальным меньшинствам свободу, а несем закабаление?»

Однажды Мирослав отпустил в горах предводителя восставших Абдуллу Каримова. Тот бежал от преследования и вышел как раз на сидящего в засаде бойца. Абрек поднял послушно руки, понимая, что не успеет ничего сделать – пуля прилетит раньше. Сделал жалкую попытку уговорить своего врага:

– Отпусти! Я за свой народ! Ты за свой народ! Что нам делить?

Мирослав подумал. Вспомнились внушения и разъяснения товарища Апанасьева. И возник неудержимый порыв в мятущейся душе: «Довольно разговоров! Пришла пора поступков!» И на этот поступок он сейчас решился.

– Иди, – кивнул он абреку.

Абдулла и пошел, едва передвигая ноги, все ожидая выстрела в спину. Но его не последовало.

А товарищ Апанасьев тогда Мирослава похвалил:

– Молодец. Знаешь, когда стрелять, а когда не стрелять.

– Врагов мировой революции я готов стрелять всегда, – уверенно и твердо произнес Мирослав. – В любых количествах.

– Похвально, – ласково улыбнулся Апанасьев. – Тогда в кругу единомышленников будешь называться Сансоном. Знаешь, кто это?

– Шарль Анри Сансон, – как на уроке оттарабанил Мирослав. – Королевский палач, который казнил потом и своего короля Людовика, стал главным палачом Французской революции.

– Вот именно. Тем и вписал себя в историю. А нам пришла пора начать казнить кое-кого из своих королей.

Да, товарищ Апанасьев не раз говорил, что рано или поздно на террор Сталина придется ответить еще более жестоким и масштабным террором Истинной Революции. И очень часто ссылался на товарища Троцкого и его приспешников. Ежу понятно, что если бы правил не Сталин, а Троцкий, то не было бы этих крестьянских, национальных бунтов и их подавлений. И уже разгорелся бы пожар мировой революции, а угнетенный пролетариат взял бы Бастилию во Франции. Или нет уже этой Бастилии давно? Да оно и неважно. Что-то да взяли бы обязательно.

Постепенно Мирослав, будучи от природы смышленым, начинал понимать, что с мировой революцией так просто и быстро не получится. Но вдолбленная ему троцкистская ненависть к большевикам только росла. При этом логика в его голове работала выборочно, добавляя в списке претензий к власти негативные факты и отбрасывая напрочь противоположные. Он предпочитал не видеть, что борцы за национальное освобождение и против коллективизации на деле чаще оказывались обычными бандитами и грабителями, резали большевиков безжалостно и отвечали за это по закону. В эту логику не укладывалось, что без государственной жесткой системы хаос неизбежен. Он видел во всем только ненавистные деяния сталинских сатрапов.