В глазах Кэролайн вдруг заплясали веселые огоньки. Она нагнулась к Ричарду и прошептала ему на ухо:

– Вот увидишь, сейчас он назовет Луизу батрачкой.

В следующую секунду ее предсказание сбылось.

– Вы сделали ее батрачкой, – распалялся Морис, – которая зарабатывает на хлеб насущный рабским трудом…

Черри расхохоталась.

– Ну, знаешь, я бы не назвала Луизу рабыней, – заявила она, и впервые с ее мнением все согласились.

– Луиза ужасно груба, – сказала Кэролайн, – даже с Рейчел. Даже с Нойзи. Правда, наш драгоценный ангел?

Ньюзель лежал посреди каминного коврика. Достаточно прожарив грудь и пузо, он только что перевернулся, подставив приятному теплу спину. Услышав нежный голосок Кэролайн и ее ласковое обращение, причем единственно верное, он слегка приоткрыл один глаз и чуть-чуть вильнул хвостом, после чего вновь отбыл в царство сновидений, навеянных памятью предков: ему снилось, будто он забрался в нору к огромному древнему барсуку и храбро сражается с опасным зверем.

Рейчел Трехерн невесело усмехнулась.

– Может быть, Луиза и груба, – сказала она, – но она желает нам добра. У нее преданное сердце.

Кэролайн покачала головой:

– Она предана тебе, милая, но не нам, это точно. Она нас просто ненавидит.

– Ох, Кэролайн, что ты говоришь?

– Даже слепому видно: она мечтает увезти тебя на необитаемый остров и там служить тебе одной, угождая всем твоим прихотям.

– А потом умереть за тебя каким-нибудь крайне эффектным способом, – добавил Ричард.

Рейчел засмеялась, но взгляд ее стал беспокойным. Она сменила тему, и разговор переключился на зимние виды спорта и девушку по имени Милдред, с которой Черри познакомилась в Андерматте и которая обручилась со сказочно богатым молодым человеком по имени Боб. На их свадьбе, намеченной на начало декабря, Черри должна быть подружкой невесты.

– Ты уже думала о свадебном подарке? – проворчала Мейбел Уодлоу. – У нее есть все, что ей нужно, и она выходит замуж за человека, который не знает, куда ему девать свое добро, но нам все равно надо что-то придумать.

– Я бы подарила ей бриллиантовую веточку из «Вулвортса»[5], – сказала Черри. – Хотелось бы посмотреть на ее лицо! Слушай, Морис, а давай сделаем это анонимно. У меня есть старый футляр от Картье, положим в него брошь.

– Кто же подарил тебе брошь от Картье? – поинтересовался Морис. – И где сама брошь?

– Я тут же ее заложила, дорогуша. А как ты думал?

– Черри! – встревоженно воскликнула Мейбел Уодлоу. – Что все это значит? А ну-ка выкладывай.

Черри хохотнула.

– Ой, дорогуша, только не надо меня воспитывать!

– Черри, отвечай своей маме! – рявкнул Эрнест.

Она опять засмеялась.

– Да чего говорить-то? Ерунда! Боб подарил мне брошку, а я ее заложила, вот и все.

– Но, Черри…

– И я не единственная знаю дорогу в ломбард, правда, Кэр… олайн? Хотя там, конечно, страшная обираловка. Сколько тебе дали за твое бриллиантовое колечко, Кэрри?

Кэролайн молчала, глядя на Ричарда.

– Ты же не сказала нам, сколько получила за свою брошь, – заметил он.

– Примерно четверть от ее стоимости, – сообщила Черри. – Мне повезло: в ломбарде я столкнулась с Кэролайн, которая как раз выходила оттуда. Оценщик показал мне ее кольцо, вот только не сказал, сколько за него заплатил.

– И она тоже не скажет, – заявил Ричард, сладко улыбнувшись.

Рейчел Трехерн вошла к себе в спальню, усталая и с тяжелым сердцем. Конечно, хорошо лечь в постель и на семь-восемь часов забыть о своих родственниках, но завтра будет новый день, который сулит целую череду утомительных бесед – с Эрнестом, Мейбел, Морисом, Черри, Кэролайн. Эрнест будет давить на нее, уговаривая отдать капитал на антикапиталистическую кампанию Мориса. Мейбел устроит очередную сцену со слезами и упреками, и не исключены новые приступы учащенного сердцебиения. Морис прочтет ей лекцию о коммунизме. А Черри… «Ну уж нет, – подумала Рейчел, – не буду разговаривать с этой девицей! Пусть Мейбел сама ей объяснит, что неприлично принимать дорогие украшения от чужого жениха».