Да тут, собственно, и без слов всё понятно...

Разговор с Лялей, состоявшийся на заднем дворе, выходит крайне непростым. С ходу понятно, что поплыла она от своего мажора конкретно. Глаза вон светятся как фары иномарки. Щёки полыхают румянцем, и голос льётся тягучей, трепетной мелодией.

Смотреть противно.

Это её «хочу быть с ним и только с ним» чёрной отравленной взвесью оседает глубоко внутри.

Вот тебе и невеста...

Да, по сути, Алёна ничего мне не обещала. Тут скорее в одностороннем порядке инициатива шла. Ухаживал, как умел. Виделись, в силу обстоятельств редко. Не встречались в общепринятом значении этого слова. Близки как мужчина и женщина не были. Даже не целовались нормально толком.

Я так-то не особо давил по основным фронтам. Считал дурень, что всему придёт своё время. Сперва хотел, чтобы девчонка спокойно доучилась в этой своей помпезной гимназии. Потом бы уже забрал к себе со всеми вытекающими.

Но появился мажор и спутал мне все карты.

Правда, говоря по совести, своего согласия на наш союз, сама Лялька и раньше-то не давала. Противилась, как могла. Нос воротила. Сколько ни пытался втемяшить в её голову, что преследую только одну единственную цель: забрать их с Ульяной от беспробудно пьющей матери, устроившей в московской квартире самый настоящий притон.

Всё это непременно случилось бы, ведь уговор с мамашей был? Был. Плюс половина суммы за девчонку уже уплачена.

Да и леший бы с ними, с бумажками. Царапнуло осознание того, что Лялька выбрала не человека, равного себе. Не того, с кем росла. Не того, кто мог бы стать надёжной опорой в будущем.

Предпочла упакованного столичного хлыща. Вот уж никогда не подумал бы. Алёна, она ж всегда казалась особенной. Умной, доброй, скромной, порядочной. Не ведомой на понты и яркую обёртку. Драгоценный камень среди подделок. Золото в песке. А оно вон как получается... Сплошное разочарование. Стоит в новой брендовой курточке, коих у неё отродясь не было, и поёт дифирамбы своему рафинированному принцу на белом лексусе.

Куда уж мне, простому деревенскому парню из Бобрино, с таким кандидатом тягаться. По крайней мере, не сейчас.

Усмехаюсь своим нерадужным мыслям. Вспоминаются наши с ней мечты. Да, пусть наивные, глупые и бесхитростные, но вроде как общие, дорогие сердцу.

Дом у моря. Звёзды. Абсолютная пьянящая свобода.

Кому оно надо, Илюх. Море твоё… Ей вон хоромы московские подавай.

«Не люблю тебя»

«Ты как брат мне»

Идиотка! Верит ему, втрескалась по уши. И ведь как пить дать обожжётся.

– АЛЁНА! – повисшую между нами напряжённую тишину, разрывает встревоженный возглас Рыжей, выскочившей на заснеженный порог в носках и без куртки. – ТАМ, РОМА! И баба Маша! В общем, лучше сами посмотрите!

Переглянувшись с Лисицыной, направляемся к дому. Уж больно взволнованной выглядит бойкая Александра.

Снова оказавшись в кухне, понимаю, почему. Присвистываю. Увиденное – прямо бальзам на мою уязвлённую душонку.

– Ба, – Алёна прижимает ладонь ко рту, ведь по центру, на полу, лежит бездыханное тело её ненаглядного.

– Вот это поворот, – вздёрнув бровь, оценивающе смотрю на Семёновну. Та в полной растерянности прижимает к груди любимый чайник. Чайник из чугуна, чтоб вы понимали.

– Боже! – девчонка падает на колени.

– Ляль, Лялечка, – тревожится бабушка, – это кто же?

– Ромка мой, кто, – охрипшим голосом поясняет та. – Привёз в деревню называется! Один чуть не пристрелил, а вторая…

Всё. Прорвало плотину. Плачет навзрыд.

– Ба, ты убила его… убила! Это я виновата! Это из-за меня он здесь!

– Да не реви ты! – приседаю на корточки и нахожу пальцами сонную артерию. – Пульс есть. Оклемается твой сахарный.