– Хорошо! – Я попытался подняться.

– Тихо, тихо, тихо. – Женщина придержала за плечи, не позволив осуществить задуманное. – Раненько тебе еще вставать, молодец. Отдыхай до завтра.

– Мне домой нужно.

– Никуда твой дом не убежит. Хочешь позвонить кому-нибудь? – Она положила мой сотовый рядом с подушкой.

– Пожалуй, нет.

– И правильно! Эти электронные игрушки и на здоровую голову плохо действуют, а уж после сотрясения мозга… – Телефон снова занял место на тумбочке. – Я пойду. Если вдруг дурнота накатит, жми кнопку слева от подушки.

В палате, кроме меня, никого не оказалось. Странно. Хотя май, наверное, не самый урожайный месяц для травматологического отделения. А куда Романа положили?

Темнота за окном означала, что с момента происшествия прошло не менее трех часов. Я заметил свою одежду на стуле.

«Может, встать по-тихому – и ходу отсюда? А вдруг действительно дурнота накатит? Опять же эти назойливые типы. Если меня в чужом доме выследили, что им мешает подкараулить возле квартиры? Утром было четверо, после работы еще двое присоединились. Сколько ожидать при следующей встрече? А ведь завтра наверняка сюда приедет полиция, начнут выспрашивать… Хорошо, что я живу один. Напрягать близких – последнее дело».

А не иметь их – еще хуже.

Квартира досталась мне от отца. Следуя своему жизненному девизу не отказывать себе в удовольствии делать добро, он возглавлял какой-то благотворительный фонд в Москве. Каждый день ездил туда в офис на электричке. И однажды не вернулся. В тот год я как раз заканчивал среднюю школу.

Ту весну я запомнил навсегда. Пытался искать его через сослуживцев, теребил бесконечными звонками милицию, даже президенту написал через Интернет… С тех пор очень не люблю сталкиваться с блюстителями порядка, разговаривая с которыми начинаешь понимать, что сам виноват во всех преступлениях. А потом позвонили мне:

– Будешь рыпаться, сосунок, окажешься в той же могиле, что и папаша.

Видимо, не все понимали благотворительность так, как мой отец. Года через два фонд развалился. Его руководителей посадили за крупные финансовые нарушения, но о судьбе Евгения Зайцева ничего не известно до сих пор.

Матери я не помню совсем. Бабка, в доме которой я каждый год оставался на лето, говорила, что прохиндейка бросила меня в трехлетнем возрасте. Отец отвечал уклончиво: «Извини, сынок, я не сумел ее удержать». Вот и все. Когда умерла бабка, я понял, что родственников у меня больше нет. Разве что где-нибудь за океаном затаился троюродный дедушка с миллионным состоянием, который считает дни в ожидании нашей встречи. Будем надеяться, что он уже дал задание своим адвокатам и меня скоро отыщут.

«О! Вот и разгадка сегодняшней истории! Очкарик хотел мне завещание прочитать, а я – драться». – Глупая мысль немного развеселила, и я уснул.

Утро началось с очередной неприятности. Меня навестил участковый, сообщивший, что ночью в квартире побывали «гости». Замок взломан, вещи перерыты. Явно пытались что-то найти. Компьютер, правда, не тронули, да и другая техника также осталась на месте. Требовалось выяснить, что все-таки пропало, для чего он любезно предложил отвезти меня домой.

– Хорошо, дайте десять минут, только оденусь, забегу к другу, и я весь ваш.

– Жду внизу. – Он вышел.

– Зайцев, зайдите к заведующему отделением. – В дверях появилась симпатичная медсестра.

– Может, лучше к вам на рюмку чая? – начал по привычке флиртовать.

– Больной, вы свое лицо давно видели?! – Отпор прозвучал довольно резко.

– Лицо в нашем деле не главное, сударыня.