Только теперь женщина немного расслабилась. Видимо, с деньгами у неё было совсем непросто, она была одета в чистое, но достаточно дешёвое платье, да и обута не по сезону – в тёплые башмаки.

Я оставила мать и дочь в смотровой, а сама ушла в приёмную и стала лихорадочно листать медицинский справочник в ожидании Лиоры. Странные симптомы никак не укладывались в стройную клиническую картину. Когда сестра наконец появилась на пороге, я быстро ввела её в курс дела и наказала:

– Можешь провести диагностику или подпитку, но ничего из снадобий не давай. Просто наблюдай. Возникнут какие-то догадки – обязательно поделишься. А я пойду за Бреном.

– Но он только спать лёг, – запротестовала Лира, – пусть хоть немного отдохнёт.

– Я боюсь, что мать не выдержит и сбежит от нас, слишком уж сильно напряжена и явно не особо доверяет нам. А девочке помощь нужна срочно, вдруг это тромб, который я не смогла обнаружить? Тогда счёт идёт на часы.

– Она слишком маленькая для инсульта, – возразила Лира, но мне удалось посеять в ней сомнения.

Взяв у сестры зонтик от солнца, выглянула наружу. Солар ещё стоял относительно невысоко, но его белый раскалённый диск уже ярко сиял на безмятежно синем небе. И как назло – ни облачка! Закрываясь от губительных лучей парасолем, я как яхта с парусом стремительно понеслась в сторону дома по тёмно-серой глади тротуара. Шальной ветер норовил забраться под подол или вырвать зонтик из рук, но так и не преуспел, оттого сердито трепал волосы и даже бросил в лицо горсть придорожной пыли.

Дорога до родного поместья заняла всего полчаса, а ноги загудели от быстрой ходьбы. Дом стоял тихим и закрытым от солнца, как в любой нормальный день. Внутри царили спокойствие, темнота и прохлада.

Покои Брена располагались на втором этаже, и я сначала постучала, а потом, не дождавшись ответа, толкнула тяжёлую створку старинной двери. Брат спал, широко раскинув руки, и я на секунду залюбовалась его умиротворённым лицом. Бодрствуя, он почти всегда напряжён или зол, и вот таким беззаботным я не видела его уже давно. Подошла к постели, присела на край и погладила брата по плечу.

– Брен, родной, прости, что я тебя бужу, но мне очень нужна твоя помощь…

– Что? – с трудом разлепил он глаза, но проснулся почти сразу. – Что случилось?

– Только не ругайся. Там в клинике маленькая девочка с правосторонним парезом, а я не могу поставить диагноз.

– И это не ждёт до вечера? – недовольно спросил брат, потирая глаза. – Я только пару часов назад лёг.

– Прости, Брен. Я не стала бы тебя будить просто так.

Он устало кивнул:

– Хорошо, жди, сейчас соберусь. Приготовь что-нибудь перекусить, пока я одеваюсь.

– Спасибо! – порывисто обняла брата, испытывая благодарность за то, что он всегда готов и вступиться, и прийти на помощь, и выслушать.

Брен обнял меня в ответ:

– Не волнуйся ты так, сейчас разберёмся.

Я кивнула и поднялась с кровати, окрылённая. С момента гибели родителей брат стал нашей с сёстрами опорой и поддержкой, ни единого раза не подвёл нас за все эти годы.

Завернув в салфетку пару бутербродов, захватила для Брена также бутылку с ягодным компотом и мешочек с орехами. Брат спустился в вестибюль, готовый к выезду: серьёзный и собранный.

– Поедем в экипаже. Адель, неужели ты шла сюда по солнцу?

– Да. У меня есть парасоль, а время ещё раннее.

– Сколько раз просил: пожалуйста, береги себя и не гуляй днём! – проворчал Брен, и я не стала отвечать.

Понятно, что он сердится не на меня, а просто не выспался и тоскует по Гвендолине. Они всегда были близки, и теперь Брену приходилось очень сложно. Впрочем, как и всем нам.