А может чего и похуже.

О том, что решили про меня, я предпочитала вообще не думать.

- Кавалер твой?

Я ещё переживала за свою устойчивость, чувствуя, как дрожат от перенапряжения колени, а Зинаида Пафнутьевна (с виду – бабушка, божий одуван, а по факту – тот ещё информационный террорист) уже приступила к допросу.

И рада бы молчаливо и гордо прошествовать мимо неё домой, но это грозило намного большей бедой, чем всего лишь правдивые ответы на несколько вопросов. Не отвечу сама - придумают за меня.

Но я успела лишь открыть рот.

- Сегодня Ольга Андреевна получила высокую должность в закрытом учреждении.

Самаэль встал рядом со мной, и я почувствовала, как от него вновь потянуло потусторонним холодом. К счастью, он умудрялся миновать меня, задевая лишь по касательной. Его целью, судя по зябко передернувшей плечами старушке (и это при жаре за тридцать градусов!), была Зинаида Пафнутьевна.

- По правилам организации Ольге Андреевне положено сопровождение.

Самаэль вновь говорил так ровно и безэмоционально, что даже мне стало неуютно. Зинаида Пафнутьевна вообще замерла, не мигая уставившись на моего спутника, как кролик на удава.

- С этого дня вам больше не интересна личная жизнь Ольги Андреевны, - продолжал ангел, приглушенным голосом, рождающим во мне крайне неприятные ассоциации.

Почему-то подумалось о том, что именно так маньяки разговаривают.

- Не интересна... - как завороженная повторила Зинаида Пафнутьевна и тут же уткнулась носом в газетку, которую держала в руках.

- Идём, - абсолютно другим тоном произнес Самаэль.

Не знаю, почему, но мне стало жаль старушку. Та ещё старая карга и злобная сплетница, но это... Не знаю, что именно, но это было бесчеловечно. Да он её зомбировал!

- Гипноз, не более, - в мужском тоне промелькнуло недовольство, когда мы зашли в лифт, и мужчина без заминки нажал кнопку седьмого этажа.

Правильную кнопку!

Покосилась, но ничего не сказала. Меня до сих пор не отпускала поездка, так что вступать в полемику о том, о чём не имею представления, я не имела ни малейшего желания. Но осуждать мне никто не запрещал. И не запретит!

И вообще!

Он оправдывается - а значит, чувствует вину. И оправдывается, умудряясь при этом не видеть выражения моего лица, но доподлинно зная мою реакцию! Как? Как он это делает?! Кнопки, двери, мотоцикл - невозможно знать, где и что находится, не видя этого!

Я вновь начала раздражаться, при этом понимая, что слишком труслива для того, чтобы выйти на открытый конфликт и обвинить спутника во лжи, неуважении и грязных махинациях. Ведь можно было согласиться на такси и не позорить меня перед случайными свидетелями. Можно было отделаться двумя-тремя вежливыми фразами и не гипнотизировать старушку. Можно было...

Можно!

Но ему, видите ли, виднее.

- Ольга Андреевна, - двери лифта распахнулись, выпуская нас на небольшую площадку перед квартирами, когда Самаэль вновь заговорил. - Мне больше трех тысяч лет. Поверьте, я знаю, что делаю.

- Зачем вы мне это говорите? - я старалась говорить ровно, но всё равно не смогла скрыть осуждение.

- Затем, чтобы вы успокоились и прекратили полыхать негодованием, - на губах спутника заиграла неприязненная усмешка. - Я вижу, но в ином спектре, недоступном человеческому глазу. И поверьте, ваши эмоции на эту секунду - не самое привлекательное зрелище. Рекомендую принять ванну.

Рекомендует он!

Фыркнув, вынула из сумки ключи и, открыв дверь, не сдержалась - крикнула с порога.

- Мам, я пришла! Со мной коллега. Я в ванну, а вы знакомьтесь!

И, скинув обувь, сбежала в душ. Будь что будет! И даже если он загипнотизирует и её, то я просто не хочу на это смотреть - противно. И ещё противнее осознавать, что я бессильна сделать что-либо против.