– Вернуться в Дерри.

– Да. – Он снял очки, потер глаза, посмотрел на нее. Никогда в жизни она не видела более испуганного человека. – В Дерри. Потому что мы обещали, напомнил он, и мы обещали. Мы обещали. Все мы. Дети. Мы встали в речушке, которая бежит через Пустошь, встали в круг, взявшись за руки, и надрезали ладони осколком стекла, словно дети, которые играли в кровных братьев, только это была не игра.

Он протянул к ней руки ладонями вверх, и по центру каждой она смогла разглядеть узкую лесенку, белые перекладины и стойки которой могли быть давними шрамами. Она держала его руку (обе руки) бессчетное количество раз, но никогда раньше не замечала эти шрамы на ладонях. Да, они едва просматривались, но она могла бы поклясться…

И вечеринка! Та вечеринка!

Не первая, где они познакомились, хотя эта вторая стала идеальным, как в книге, счастливым концом для первой, поскольку проводилась по поводу завершения съемок «Логова Черного демона». Получилась она шумной и пьяной, по всем параметрам соответствующей каньону Топанга[64]. Разве что с меньшим градусом озлобленности в сравнении с некоторыми лос-анджелесскими вечеринками, потому что съемки прошли лучше, чем кто-либо мог ожидать, и они все это знали. Для Одры Филлипс съемки эти прошли даже еще лучше, потому что она влюбилась в Уильяма Денбро.

И как звали ту самозваную хиромантку? Одра не могла вспомнить имени, знала только, что девушка была одной из двух помощниц гримера. Она помнила, как в какой-то момент вечеринки девушка сдернула с себя блузку (открыв очень даже прозрачный бюст гальтер) и соорудила из нее некое подобие цыганской шали. Накурившись травки, выпив вина, остаток вечера она гадала всем по ладони… во всяком случае, пока не отключилась.

Одра не могла вспомнить, какие предсказания выдавала девушка, хорошие или плохие, остроумные или глупые, – она в тот вечер тоже сильно набралась. Но прекрасно помнила, что в какой-то момент девушка схватила ее руку и руку Билла и объявила, что они очень и очень подходят друг другу. Идеальная пара. Одра помнила, что не без ревности наблюдала за лакированным ногтем девушки, исследующим линии на его ладони – и как глупо это выглядело в странной лос-анджелесской киношной субкультуре, где у мужчин вошло в привычку похлопывать женщин по заду точно так же, как в Нью-Йорке – целовать в щечку. Но в этом движении ногтя по линиям ладони было что-то интимное и томительное.

И тогда никаких белых шрамов на ладони Билла она не заметила.

А ведь наблюдала за процессом ревнивым взором любящей женщины, и не сомневалась в своей памяти. Точно знала – не было никаких шрамов.

Теперь она так и сказала об этом Биллу.

Он кивнул:

– Ты права. Их не было. И хотя я не могу в этом поклясться, не думаю, что они были здесь вчера вечером, в «Плуге и бороне». Мы с Ральфом опять соревновались в армрестлинге на пиво, и я думаю, что заметил бы их. – Он улыбнулся. Сухо, невесело и испуганно. – Думаю, они появились, когда позвонил Майк Хэнлон. Вот что я думаю.

– Билл, это же невозможно. – Но она потянулась за сигаретами.

Билл смотрел на свои руки.

– Это делал Стэн. Резал наши ладони осколком бутылки из-под кока-колы. Теперь я помню это совершенно отчетливо. – Он посмотрел на Одру, и в глазах за линзами очков читались боль и недоумение. – Я помню, как осколок стекла блестел на солнце. Прозрачного стекла, от новой бутылки. Прежде бутылки кока-колы делали из зеленого стекла, помнишь? – Она покачала головой, но он этого не увидел. Снова изучал свои ладони. – Я помню, как свои руки Стэн порезал последним, прикинувшись, что собирается располосовать вены, а не сделать маленькие надрезы на ладонях. Наверное, он блефовал, но я чуть не шагнул к нему – чтобы остановить. На секунду-другую мне показалось, что он и впрямь хочет вскрыть себе вены.