Ричи лежал на спине. Все еще пытаясь закричать, он принялся отталкиваться каблуками. Гравий заползал за ворот рубашки, под пояс штанов. А Пол возвышался над ним, сверху вниз смотрел на него глазами, размером с крышку канализационного колодца. Пол смотрел сверху вниз на мальчишку, на спине отползающего от него по гравию.

Великан шагнул к нему. Ричи почувствовал, как дрогнула земля, когда на нее опустился черный сапог. Взлетело облачко гравия. Ричи перекатился на живот и вскочил. Но его ноги побежали еще до того, как он успел скоординироваться, и в результате он вновь плюхнулся на живот. Услышал, как воздух вышибло из легких. Волосы упали на глаза. Он видел автомобили, снующие взад-вперед по Канальной и Главной улицам, как они сновали каждый день, как будто ничего не происходило, как будто никто из водителей не видел или не обращал внимания на то, что Пол Баньян ожил, сошел с постамента, чтобы совершить убийство топором, размеры которого не уступали дому на колесах класса «люкс».

Солнечный свет померк. Ричи лежал на островке тени, который силуэтом напоминал человека.

Он поднялся на колени, чуть не завалился на бок, сумел встать и побежал как мог быстро. Колени его поднимались чуть ли не до груди, руки работали, как поршни. Он услышал, как за спиной нарастает шорох опускающегося топора, и звук этот казался вовсе не звуком, а повышением давления воздуха на его кожу и барабанные перепонки: «Ши-и-и-ип-п-п-п…»

Земля дрогнула. Зубы Ричи клацнули, как фарфоровые тарелки при землетрясении. Ему не требовалось оглядываться, чтобы понять: топор Пола наполовину зарылся в бетонную дорожку в считаных дюймах от его ног.

В его голове вдруг зазвучала песня «Доувеллсов»: «Мальчишки в Бристоле шустры, как пистоли, бристольский стомп 45 играют они…»

Из тени великана Ричи вновь выскочил в солнечный свет, и едва это произошло, начал смеяться, тем самым истерическим смехом, что срывался с его губ, когда он сбегал по лестнице в подвальный этаж «Фриза». Тяжело дыша, вновь с резью в левом боку, Ричи рискнул обернуться.

Пол Баньян высился на постаменте, как и всегда, вскинув топор на плечо, глядя в небо, с губами, разошедшимися в оптимистичной улыбке мифологического героя. Скамья, которую топор Баньяна развалил надвое, целехонькой стояла на прежнем месте, чтобы никто не волновался. Гравий в том месте, где Высокий Пол («Он – мой прикол», – вдруг маниакально прокричала в голове Ричи Аннет Фуничелло 46) ставил свою гигантскую ногу, лежал ровным слоем, чуть потревоженный только там, где его касалась спина Ричи, когда он

(уползал от гиганта)

упал со скамьи, задремав. Не было ни следов сапог Баньяна на гравии, ни вмятин в бетоне от топора. Не было ничего и никого, кроме мальчишки, за которым гнались другие мальчишки, большие парни, и ему приснился очень короткий (но весьма впечатляющий) сон про убийцу-колосса… если угодно, про гигантского, в экономичной расфасовке, Генри Бауэрса.

– Дерьмо, – пробормотал Ричи дрожащим голосом и нервно хохотнул.

Он постоял еще какое-то время, чтобы посмотреть, а вдруг статуя шевельнется вновь… может, подмигнет ему, может, перебросит топор с плеча на плечо, может, сойдет с постамента и вновь двинется на него. Но, разумеется, ничего такого не случилось.

Разумеется.

Так чего волноваться? Ха-ха-ха-ха.

Дрема. Сон. Ничего больше.

Но, как однажды заметил Авраам Линкольн, или Сократ, или кто-то еще из великих, поиграли и будя. Пора идти домой и успокоиться. Последовать примеру Куки из «Сансет-Стрип, 77» 47 и просто расслабиться.