Фа Мэнъяо, президент Китайской Народной Республики и генеральный секретарь Коммунистической партии Китая, сидел в своем кабинете в Чжуннаньхае – зеленом, обнесенном стеной районе к северу от площади Тяньаньмэнь – и изучал взволновавший его доклад, что лежал перед ним на столе. Не было еще и семи часов утра, а он курил уже четвертую сигарету. Он отругал себя. Нужно меньше курить – кроме шуток.

Товарищ президент Фа был одним из «дисидай» – четвертого поколения китайских вождей после Мао Цзэдуна. Ему было 63 года, но на вид вполне можно было дать лет сорок. («Мэнъяо» переводится приблизительно как «превосходная красота» – в школьные годы такая фамилия служила постоянным предметом насмешек.) Пускай внешне Фа, говоря откровенно, мало походил на кинозвезду, тем не менее он был довольно хорош собой: миловидный, с приятными чертами лица мужчина; сложись обстоятельства несколько иначе, он спокойно просидел бы всю жизнь в кабинете, не имея более важных дел, чем чтение докладных записок, и не брал бы в руки ничего тяжелее скрепкосшивателя.

Его уму дивились партийные лидеры и почти все восемь членов Постоянного комитета Политбюро. На вопрос, каков общий объем добычи угля в провинции Гуанси за период с 1996 по 2001 год, Фа зачитывал целые колонки цифр прямо на память. Темперамент у него был уравновешенный. Никто – даже его родные – никогда не слышал, чтобы он повысил голос. Гвардейский полк, который отвечал за безопасность верхушки партийных чиновников, присвоил ему кодовое имя Ку Инчэ: «Прохладная Прозрачность». Фа в шутку говорил жене, что предпочел бы какое-нибудь более внушительное прозвище, например, «Чингиз» или «Грозная Безграничность». Но эти имена мало подошли бы Фа Мэнъяо, который относился к собственному высокому положению со смиренным благоговением.

Он ни на что не жаловался и старался ладить со всеми без исключения. (Хотя не все члены Постоянного комитета отвечали ему взаимностью.) Он чурался фанфар и являл собой образец самоуничижения – качества, высоко ценившегося партией. На официальных торжествах, где требовалось его присутствие, даже оказавшись в центре внимания, он вел себя сдержанно и скромно. Один партийный остряк зашел так далеко, что окрестил его «Человеком-невидимкой». И это не было таким уж преувеличением: в результате тайного опроса, организованного Центральным комитетом, выяснилось, что около 70 % китайского народа не узнает его в лицо на фотографиях. Фа не испытал особого разочарования, когда его проинформировали об этом. Ему достаточно было знать, что он, бесспорно, является одним из самых могущественных людей в мире, номинальным вождем одной пятой части всего населения Земли. Вождем, который, разумеется, постоянно советуется с партией – настоящим, истинным правителем Китайской Народной Республики.

Однако этим утром Фа Мэнъяо не ощущал ни прохлады, ни прозрачности, вчитываясь в документ с грифом «совершенно секретно», что лежал перед ним. Он пришел ночью от главы Гоанбу – министерства государственной безопасности (МГБ).

Фа читал:

Начало. Слух впервые появился в индийской газете Delhi Beast, одиозном издании, распространяющем непроверенные и часто враждебные новости. Шестое и Десятое бюро заняты анализом. Синьхуа выступило с официальным опровержением и осуждением. Посольство в Вашингтоне отслеживает американские СМИ. Посольство в Вашингтоне докладывает: пресс-секретари Госдепартамента США активно глушат слух. Шестое бюро в Вашингтоне докладывает: участие разведслужб США «маловероятно», но продолжает расследование. США и мировые СМИ не прекращают муссировать слух. Бюро пропаганды связывает толки с «Фалун-Гонгом» и подрывными элементами из «Белого Лотоса».