Мельников был генеральным директором и президентом интернет-гиганта ЭПИК. Недавно он с поистине эпическим гневом обрушился на цензуру и на хакерские атаки, которым подвергается его компания в Китае. А потом, в отместку, он вообще вывел ЭПИК из этой страны.

– Еще бы ему не злиться, – сказал Жук. – Ведь не каждый день лишаешься двух-трех сотен миллионов клиентов!

– Он принимает все очень близко к сердцу. Очень нетипично для него. Лев же – нёрд. А нёрды не поддаются эмоциям.

– Ты тоже нёрд, – возразил Жук. – И тоже поддаешься эмоциям.

Чик усмехнулся.

– Я поддаюсь эмоциям, только когда речь идет о курсе наших акций. Ёлки-палки, да ведь Лев Мельников – настоящий Крез! Нет, дело здесь не в деньгах. Нужно еще кое-что знать про Льва – он вырос в Советской России. Как же ему не беситься, когда орава коммуняк ставит ему палки в колеса.

– Коммуняки! – Жук улыбнулся. – Добро пожаловать в старые добрые времена «холодной войны». Конечно, я слишком молод и ничего этого не помню. Тебе лучше знать.

– Льву было лет тринадцать – четырнадцать, когда его семья вырвалась оттуда. Но с детства он помнит, что это такое – жить в страхе и ждать, что в три часа ночи в твою дверь постучится КГБ, арестует твоего папашу и отправит в ГУЛАГ.

– Но теперь-то он – американский гражданин с сорока миллиардами долларов. И если он и боится кого-то, кто может постучаться к нему посреди ночи, так только финансовой инспекции. Скажи ему – пусть остынет. Пусть купит себе футбольную команду. Это отвлечет его от мыслей о китайских коммуняках. – Жук со звоном поставил на стекло кофейную чашку. – Ладно, хватит болтать о пустяках. Для чего ты велел мне притащиться сюда, в эти болота? Выкладывай начистоту. Меня увольняют?

Чик вздохнул.

– Сегодня утром мне пришлось уволить триста человек, Жук.

– Неприятно об этом слышать, Чик.

– Триста человек! Триста – и у всех есть семьи. Скольких людей это затронуло! Сам можешь подсчитать. Пускай я обычный инженер, но сегодня, поверь мне, сердце у меня разрывается.

– Понимаю, – ответил Жук. Давай же, Чик, скорей жми на курок, не томи меня.

– Дамбо, – задумчиво проговорил Чик. – Господи, какой чудесный проект. И речь шла о человеческих жизнях. Сколько жизней мог бы спасти Дамбо?

– Ну, не надо. Мы сделали все, что было в наших силах. Что еще нам оставалось? Разве что вскочить из-за стола и придушить этих сенаторов.

Чик склонился над стеклянным кофейным столиком.

– Жаль, что эти сенаторы не занимались финансированием армии Союза во время войны, затеянной северными агрессорами. Тогда бы мы победили.

– Чик, – сказал Жук, – ты вырос в Пенсильвании. Учился в Массачусетском Технологическом институте. Ты не южанин. Я помню, ты мне когда-то объяснял, почему ты перенял южный выговор, – чтобы ощущать себя здесь в своей тарелке и так далее. Но действительно ли нужно называть Гражданскую войну «войной, затеянной северными агрессорами»?

Чик пожал плечами.

– Привычка, наверное. Она же подтачивает человеческую составляющую компьютерных систем, так сказать. Марша всегда меня за это отчитывает.

– Да мне-то что? Лишь бы ты не начинал разглагольствовать о том, каким прекрасным актером был Джон Уилкс Бут[6]. И вообще, может быть, уже перейдешь к сути? Меня что – увольняют?

– Если так пойдет дальше, то нам придется стрелять по врагам из рогаток. Метать в них камни. Драться дубинами. Боже милостивый!

– Да уж, – сказал Жук. – При мысли об этом хочется просто скрючиться в позе эмбриона.

Тут Чик лукаво усмехнулся.

– У меня кое-что есть для тебя, Жучище.