Но, словно ангел‐хранитель, она сумела разбудить во мне лучшие чувства. Ее слова, все ее существование были чудом, вернувшим меня к жизни. Я вновь обрел себя, повернулся лицом к собственной реальности.
Я понял, чем обязан этой девушке.
А сейчас понимаю еще лучше.
Лиор
Только я свернулась клубочком в уютном бархате кресла с йогуртом в руке и романом на коленях, как из душа вылетела Эльза. Швырнула полотенце на кровать, открыла шкаф и испустила жалобный стон:
– Вот черт, опять нечего надеть!
Я давно привыкла к ее стенаниям и поэтому не обратила на них никакого внимания: таков был обряд, некий церемониал, нагнетающий напряженность перед каждой из ее вылазок на люди, чтобы в результате появиться там в полном блеске.
Эльза тем временем яростно рылась в груде шмоток. Наконец, издав радостный вопль, она извлекла оттуда топик с юбкой и мигом натянула на себя.
– Опля! Ну как, что скажешь?
Она встала передо мной, скрестив руки на груди, в типичной для моделей шестидесятых годов позе.
– Прямо‐таки Барби.
– Не смей приравнивать меня к этой дурехе с нечеловечески длинными ногами, пожалуйста. Я же серьезно спрашиваю.
– Ты великолепна.
– Я бы даже сказала, величественна. Так ты уверена, что не хочешь пойти со мной?
Старая песня! Каждый раз мне приходится ее слушать.
– Послушай, тебе вовсе не обязательно с кем‐нибудь кадриться! Ты можешь просто там посидеть, выпить стаканчик, поболтать с кем‐нибудь, развеяться, в конце концов!
– Спасибо, дорогая, но, пожалуй, не стоит, – ответила я, вновь погрузившись в чтение: авось уговоры прекратятся.
Но не такова была Эльза, чтобы отступить без боя.
– Слушай, ты живешь какой‐то неправильной жизнью! Это, в конце концов, вредно для здоровья.
Я приподняла одну бровь, вяло выражая удивление.
– Да, согласна, моя жизнь тоже не особо правильная. Но я хотя бы развлекаюсь! А ты тут прозябаешь во мраке, хотя завтра у тебя, как всегда, трудный день и опять на твоих глазах будут умирать люди, к которым ты успела привязаться.
Я застыла неподвижно с ложкой йогурта во рту.
– Говорила я тебе, не надо было соглашаться на эту работу! Ты слишком хрупкая, слишком чувствительная. Не можешь воспринимать эту жуткую реальность со стороны. Берешь на себя чужое горе.
– Я перестала куда‐либо ходить, потому что…
– Знаю, знаю! Потому что не ждешь больше любви, не веришь в нее.
Она метнула в меня мрачный взгляд.
– Что читаешь‐то? – вдруг спросила она, явно желая меня подловить.
Я не ответила, уже зная, к чему она клонит.
– Про любовь небось книжка, угадала?
В самую точку. Романы были последней территорией, на которой я была готова примириться с любовью в самой ее сентиментальной ипостаси.
– Сама видишь, что не все с тобой понятно! Твои слова противоречат поступкам. «Я больше не верю в любовь, – передразнила она меня. – Отказалась от мужчин». Чушь какая‐то!
– Я так не говорю, – возмутилась я, целясь ложкой ей в лицо.
– Нет, но могла бы. Такой тон очень сочетается с околесицей, которую ты несешь, – заявила она, поправляя перед зеркалом топик.
– Ты поправилась. Задница стала просто огромная, – сказала я, оглядывая ее с головы до ног.
Она так и подпрыгнула, резко обернулась и изогнулась, пытаясь увидеть свой тыл.
– Что, правда? – в панике вопросила она.
– Нет, но могла бы. Очень сочетается с образом шлюхи, в который ты пытаешься вжиться.
Она недобро взглянула на меня.
– Ненавижу тебя!
– А я тебя обожаю. Давай дуй, а не то опоздаешь.
Когда она ушла, я положила книгу на край стола. Я ценила моменты одиночества в нашей квартире, дарящие возможность беспрепятственно предаваться моим экзистенциальным терзаниям. Наполнив бокал белым вином, я уселась у окна. Огни большого города за окном, казалось, вступали в схватку с множеством маленьких одиночеств, манили их, уговаривая объединиться, сплотиться, потереться друг о друга боками. Это был час надежды, час, когда полны рестораны, когда в барах кипит жизнь. Мне нравилось вот так сидеть, представляя себе разных мужчин и женщин, которые выходят из дома, наряженные и накрашенные для вечера, полного соблазнов, готовые обольщать и обольщаться. Некоторые возвращались домой в расстроенных чувствах – столько усилий потрачено напрасно, а в некоторых все еще трепетали отзвуки нарождающейся страсти.