– Ты несносный мальчик, Ромка! Ты меня обидел. Я мучилась и страдала всю ночь, – говорила она с нескрываемым укором. – Я не могла понять, что произошло? Мне кажется, нам не нужно было заниматься любовными утехами задолго до свадьбы. Теперь я перестала тебя интересовать как женщина! Ты уже снял самые вкусные сливки…

Я всячески пытался успокоить Вику, но мне так и не удалось ее переубедить.

– Ромчик, я сама во всем виновата! Мне не на кого обижаться. Ты всего лишь мужчина, который вдоволь мною насытился. Теперь я тебе не нужна.

– Нет, это неправда! – воспротивился я, обнимая ее за талию и насильно целуя в губы. – Вчера вечером я слишком сильно устал. Немного расслабился…

– Нет, Ромчик, это все пустые слова.

Вика высвободилась из моих объятий.

– Я не такая наивная и бестолковая, чтобы не могла понять… Ты меня больше не любишь.

– Несусветная глупость! Я полюбил тебя с той самой минуты, когда впервые увидел в фойе ресторана. Теперь я люблю тебя еще сильнее. Ты моя радость, мое счастье, моя жизнь!

– Не пытайся меня обмануть, Ромчик! – взмолилась она. – Прошу тебя… Прекрати меня обнимать. Мне не нужны твои лживые ласки.

– Но ведь я безумно люблю тебя, моя прелесть! – чувствуя, что начинаю заводиться, возразил я. – Мне никто, кроме тебя, не нужен.

– Но и я тебе тоже не нужна.

Я мельком взглянул на часы. До прихода моего управляющего оставалось почти сорок минут. Я знал, что по истечении этого времени он аккуратно постучит в дверь спальни, а когда получит разрешение войти, встанет возле порога и, переминаясь с ноги на ногу, объявит своим хрипучим прокуренным голосом:

– Все готово, Роман Александрович! Ваш автомобиль стоит возле парадного подъезда. Степаныч уложил вещи в багажник и ожидает дальнейших указаний.

Потом он поднимет глаза и, посмотрев на Викторию, невозмутимо произнесет все тем же хриплым прокуренным голосом:

– Доброе утро, госпожа Белозерова!

«Впрочем, такое высказывание выглядело бы чересчур вульгарным, – подумал я. – Скорее всего, он обратится к ней по имени и отчеству».

Я бросил беглый взгляд на часы и вновь подумал о том, что еще уйма времени для того, чтобы можно было успокоить Викторию и постараться доказать ей свою любовь. Ну что же, если слова не смогли повлиять на нее должным образом, то мне больше ничего не оставалось, как перейти к решительным действиям.

– Не надо, Ромчик! Не надо… – успела произнести Вика до того момента, как мои губы впились в ее пухленькие губки.

– Не надо, Ромчик… – снова услышал я.

В этот раз ее голос уже был менее резким и не таким властным, как прежде. Буквально через секунду, когда мы, как две змеи, занимающиеся любовной игрой, сплелись в единый клубок, я уже начал слышать приятные моему сердцу слова:

– Я люблю тебя! – шептала она, нещадно раздирая мою спину острыми ноготками. – Ну, какой же ты все-таки шалунишка…

Я бы не сказал, что семидесятилетний отец Виктории действительно находился на грани между жизнью и смертью. С первых минут нашего знакомства у меня сложилось о нем особое мнение, которое явно противоречило ранним заверениям моей супруги. Я редко ошибаюсь в людях, твердо уверен, что и в этот раз мои наблюдения попали в самую точку. Скорее всего, он не столько страдал от неизлечимой болезни, насколько прикидывался таковым, преднамеренно изображая из себя тяжелобольного немощного старика. Я не знаю, зачем ему это было нужно, во всяком случае, ему не удалось обвести меня вокруг пальца. Я сразу раскусил притворщика. Если он и впрямь по-настоящему страдал, то лишь от воспаления хитрости. Так или иначе, но он все ж таки сумел вызвать у собственной дочери чувство жалости и принудить Викторию относиться к нему с должным состраданием. Однако при всем моем недоверии к его неадекватному поведению, вынужден констатировать тот факт, что за непродолжительное время нашего присутствия на его частной ферме постоянно видел этого маразматика в кресле-каталке. Казалось, старик прирос к этому креслу и уже попросту не хотел с ним расставаться, но я чувствовал, что всегда и во всем у него был какой-то скрытый подвох. Заметив на моем лице откровенную иронию по поводу его пошатнувшегося здоровья, Виктория попыталась убедить меня в том, что он действительно плохо себя чувствует и в придачу к постоянной физической боли, которую вынужден мужественно преодолевать, все чаще страдает от потери памяти, вызванной симптомами старческого склероза. На что я только улыбнулся ей в ответ, оставаясь при своем мнении.