— Данил меня не интересует. Мы и раньше с ним общались, и было бы странно начать от него шарахаться.

— И ты не думала, что спустя четыре года у него будет возможность оценить твоё преображение?

Я встречаю его пристальный взгляд в зеркале заднего вида и лишаюсь дара речи. Я не думала… Ну, может быть, иногда, но точно не по возвращении домой и точно не после того, как узнала, что Данил встречается с Луизой. Стоп. Преображение? Получается, Арсений тоже заметил, что я изменилась? Потому что мне казалось, что он не способен видеть во мне даже человека, не то что женщину.

— Нет, я не думала. Ты почему-то считаешь, что знаешь меня, но на деле ведь никогда не пытался… Слушай… — внезапный порыв говорить искренне и начистоту вызывает предательскую дрожь в голосе: — Я не собираюсь лезть в вашу семью и не собираюсь разрушать отношения Луизы и Данила. Мне просто нужно время, чтобы собраться с мыслями. Я найду работу и съеду из вашего дома. Давай попытаемся сохранить хотя бы видимость нормальных отношений. Мы ведь можем просто не общаться.

— Для того чтобы достичь цели, нельзя отпускать поводья, — твёрдо, но на удивление спокойно произносит Арсений. — Моё отношение — это напоминание о том, что тебе не место в нашем доме. Чем чаще ты будешь испытывать стресс, тем скорее тебе захочется съехать. Гостеприимство сестры, успокоительный трёп с Данилом и протекция отца — всё это может убедить тебя в том, что ты часть семьи. Но ты ей не являешься.

Я опускаю глаза на ладони и осмысливаю эти слова. Неприятно, но по крайней мере честно. Это в стиле Авериных: не давать ни поблажек, ни спуска.

— Теперь понятнее. Я тебе мешаю, потому что чужая. Просто я годами ломаю голову, что же такого могла тебе сделать…

— Ты дерьмовое воспоминание, — резко отрубает он.

Я не понимаю смысла этого выражения, но оно меня почти не обижает. Сейчас меня интересуют две вещи: спокойно добраться до города и не сделать наши отношения ещё хуже.

— Мне нужна неделя, чтобы найти квартиру. Прости, но ради твоего удовольствия спать на улице я не буду. И что бы ты там обо мне ни думал, у меня есть гордость. Я отдаю себе отчёт, что три года, прожитых вместе, — это слишком мало, чтобы называться семьёй. Мамы нет, и для вас я никто. Луизе просто нравится считать меня сестрой.

— Это новая тактика?

Я качаю головой.

— Почему ты видишь только плохое?

— Назовём это опытом.

— Мне жаль, что тебе так не повезло.

Глаза Арсения в зеркале заднего вида сужаются, в них проблёскивает холодный металл. Я же удивляюсь тому, насколько спокойно у меня получается с ним говорить. Может быть, дело в том, что нас разделяют спинки сидений и Арсений не имеет возможности ко мне приблизиться.

Дорóгой ему много раз звонят. Среди мужских голосов я безошибочно различаю женский, мягкий и мурлыкающий. Если бы не это, я бы и не поняла, что Арс разговаривает с девушкой. Его тон по-деловому сухой, а односложные ответы не дают ни единой возможности завязать длительный разговор.

— Нет… Нет. В машине. Не сегодня. Сам позвоню.

Мне всегда было интересно, как у Арса складываются отношения с противоположным полом. Тогда как Луизу толпами осаждали ухажёры, личная жизнь её брата была тайной за семью печатями. Пару раз я видела его в компании друзей, но с девушками — никогда. Он точно не гей. Луиза по секрету мне рассказывала, что лет восемь назад Арсений встречался с её подругой, и, после того как он её бросил, она пыталась покончить жизнь самоубийством. Тогда перепуганные родители положили её в клинику.

В пробки мы, к счастью, не попадаем, и уже через сорок пять минут «Ауди» тормозит возле входа с надписью «Малина».