– Я все съела, – доложила Агата, с преувеличенной серьезностью сложив руки на коленях.

Господин барон рассмеялся.

– А вот вы – нет, – заметила женщина.

Она с тревогой подумала, что хозяин дома осунулся за последние сутки. Ни кровинки в лице, ясные серые глаза потускнели, лишь выправка оставалась прежней. Безукоризненной.

– Доедайте! – потребовала Агата.

– Хорошо-хорошо. – В голосе Эрика фон Гиндельберга было наигранное недовольство, но Агата не обратила на это внимания.

Она смотрела канцлеру в глаза, которые улыбались. Искренне и как-то удивительно по-доброму.

– Вам стоило бы выпить гранатового сока, – задумчиво проговорила она. – Знаете, меня в детстве мама поила. Я была бледненькая, и ее это очень огорчало.

– Гранаты? – отвлекся мужчина от методичного накалывания ягодки на вилку. – Надо заказать. Фульд что-то говорил про то, что мне их есть необходимо. Особенно после работы с артефактами и потери крови.

– Потери крови?

– За все надо платить, моя дорогая госпожа Агата, – усмехнулся барон. – Артефактор платит кровью. Своей или чужой. На выбор.

Агата задумалась. Вдруг ей стало очень холодно. Даже под теплой шалью.

– Я готовился к нашей вылазке, – объявил господин барон после того, как они перебрались в гостиную и хозяин дома усадил ее в кресло около затопленного уже камина. – Вам не дует?

– Нет, все хорошо.

Женщина утонула в мягком кресле. Пылающий камин согревал и успокаивал, но, к сожалению, не избавлял от любопытства.

Барон, заметив, как подрагивает от нетерпения кончик ее носа, решил не томить – показать личины и кулон.

– Одну минуту.

Он уже выходил из гостиной, когда услышал:

– Если артефактор теряет столько сил. И… крови. Должны же быть какие-то процедуры? Укрепляющие. Поддерживающие. Надо узнать у доктора Фульда и выполнять неукоснительно!

– Зачем? – равнодушно спросил он, не оборачиваясь.

Когда барон вернулся, его гостья сидела с отсутствующим видом, закручивая кисти шали вокруг пальца в спиральку.

Он невольно залюбовался. Отсветы горящего камина на светлых, слегка золотистых волосах, так красиво контрастирующих с темной шалью. Веснушки. Их совсем немного, но они такие… трогательные. И конечно же, руки. Узкие ладони, длинные пальцы. Маленькое чернильное пятнышко на запястье. Она так увлеклась своим занятием, что пришлось обратить на себя внимание.

– Посмотрите на меня, – попросил Эрик фон Гиндельберг.

Агата подняла глаза и в ту же секунду вскочила, с трудом удержавшись от крика.

– Ну как? Хорошо получилось?

– Это… Это же не вы!

– Действительно, не я. То есть не совсем. Это – личина.

Гостья нахмурилась. Встала, оставив шаль на кресле. Обошла его вокруг.

– Слишком… бравый и образцовый. Какой-то… излишне правильный, что ли? Не живой…

– То есть вы хотите сказать, что в своем обычном виде я вам нравлюсь больше?

– Конечно, – не задумываясь, ответила Агата. И тут же смутилась.

А канцлер рассмеялся.

Она оценила беззаботный взгляд. Румяные щеки. И с нескрываемым отвращением поморщилась.

– Привыкайте, – приказал канцлер. – Сейчас собаки вернутся – посмотрите и на них.

– А как к вам обращаться?

– Эрик. Имя я менять не стал. Вы – моя работодательница. Думаю, по имени будет в самый раз.

– И сколько вам лет в этой личине?

– Так же, как и на самом деле, – сорок. Данные, к которым привык, всегда лучше оставлять без изменений.

– Сорок? – изумилась Агата.

Сквозь личину на миг проступило настоящее лицо барона Эрика фон Гиндельберга. Обиженное.

– Простите. – Она покраснела. – Я…

– Нет-нет… Вы правы. Я не выгляжу молодо. Сказывается служба. Знаете, как у нас говорят? Год за два. Но об этом после.