Эд вырвал у него из рук веревку, освободил пса и опустил его на землю. Пес, по-прежнему скуля, понесся по тротуару.

– Зачем вы взяли мою собаку? – тихо плакал старик. – Мне бы уплатили за нее. Я же ловил эту собаку весь вечер.

– Сколько тебе платят за собаку?

– Доллар.

Эд поискал в карманах мелочь и высыпал деньги в костлявые ладони старика. Тот поцеловал руку Эда.

– Я их тоже жалею, но у меня пять детей… Их же надо кормить…

– Ты их душишь?

– Да.

– Веревкой?

– Да, я привязываю на один конец камень и вешаю их в сарае.

– Они очень воют?

– Очень. Я сначала не мог слышать, как они воют.

– А теперь привык?

– К этому быстро привыкаешь, – засмеялся старик, – особенно когда потом платят деньги. Потом даже делается интересно смотреть, как они извиваются и высовывают синий язык.

Эд заглянул в черные добрые глаза старика. В них искорками метался безумный смех. Эд с трудом подавил в себе желание ударить старика кулаком в переносье, так чтобы он упал на асфальт и разбил себе череп, а потом – бежать по тихой улице и орать что есть силы.

Он впрыгнул в машину, и «джип» рванулся с места, стремительно набирая скорость. Эд гнал по левой стороне и отчаянно сигналил.

Возле своего отеля он резко нажал на тормоза и сидел минуту не двигаясь, сильно зажмурив глаза. Потом устало вылез из машины и медленно пошел к себе. Он хотел принять душ, но в ванной – она была на два номера – заперся его сосед Тэдди Файн, журналист из Балтимора. Он всегда забирался в ванную комнату на час, не меньше.

– Ты скоро? – спросил Эд.

– Нет. А что?

– Ничего. Просто так.

– Хорошо слетал?

– Плохо.

– Когда возьмешь меня с собой?

– Скоро, – ответил Эд и повалился на кровать. Включил лампочку-ночничок и, взяв на ощупь одну из книг, валявшихся на полу, быстро пролистал ее. «Пулэм. Эсквайр».

«Поддавок, а не книга, – подумал он. – Нельзя делать героя глупее писателя».

Эд бросил книгу на пол, потянулся и зевнул.

«Не проспать бы. Я обещал вылететь к утру за той машиной. А зачем она мне? – вдруг спросил он себя, открыв глаза. – На черта мне сдалась та машина? Я похож на этого старика: он вешает собак, а я охочусь за машинами. Мне просто хочется быть сильнее тех, кто в машине. Мне приятно чувствовать их ужас, когда они станут метаться по голой равнине. Унизив страхом тех, кто внизу, я сам себе покажусь сильным. Разве нет, Стюарт?»

Ему вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь пожалел его. Это желание пришло внезапно, и он почувствовал себя маленьким и беззащитным, вконец запутавшимся – как в детстве, когда самым страшным грехом было принести к Рождеству плохие отметки.

«Заплакать бы, – подумал он. – Легко женщинам, им стоит только открыть шлюзы – сразу польются слезы».

Он стянул с себя куртку и сбросил ботинки на черный паркетный пол. Натянул на голову подушку и шепнул:

– Спокойной ночи, родной…

Но сон не шел. Громадное, как живопись на белой стене, стояло перед ним нежное, любящее лицо Сары.

«Это ты во всем виновата, – сказал он ее лицу. – Ты, и никто больше. И в том, что я не пишу книг, которые у меня в голове, и в том, что я не могу спать с тобой, и в том, что я почти ни с кем не могу спать – разве только с продажными шлюхами. Во всем виновата ты, Сара, а я никак не могу выбросить тебя из сердца».

Как и всякий слабый человек, Эд Стюарт искал причину своих неудач не в себе самом, но в том, кто его окружал и кто был ему ближе всех…

01.41

Сара попросила принести ей виски и выпила залпом, по-мужски. Она ненавидела эту гадость, пахнувшую ячменем, но обожала то состояние, которое наступает после. Однажды она сказала Эду: «А как было бы здорово, если бы люди изобрели пилюли – безвкусные, как аспирин, и пьяные, словно виски».