– Кто я есть?

– Ну, как будто вы и есть фюрер.

При этих словах он сделал странный жест: приподнял руки и, сложив вместе указательный и средний пальцы на каждой руке, дважды быстро согнул и разогнул их. Не хотелось в это верить, но, очевидно, вот что осталось через 66 лет от некогда строгого немецкого приветствия. Это было ужасно, но хотя бы доказывало, что мой политический труд не прошел совсем уж бесследно.

Я вскинул руку, отвечая на приветствие:

– Я и есть фюрер!

Он опять рассмеялся:

– С ума сойти, прямо как настоящий.

Не время было отвлекаться на его назойливую веселость. Я все лучше понимал свое положение. Если это не сон – а для сна все продолжалось чересчур долго, – то я действительно нахожусь в 2011 году. Стало быть, я попал в совершенно новый мир, а значит, наоборот, и сам стал для данного мира новым элементом. Если этот мир хотя бы отчасти функционирует по законам логики, то предполагается, что мне сейчас 122 года или же, и это более вероятно, что я давным-давно мертв.

– А вы еще кого-нибудь играете? – спросил мужчина. – Может, я вас уже видел?

– Я вообще не играю, – ответил я, вероятно, резковато.

– Конечно же нет. – Он почему-то вдруг сделал серьезное лицо. Потом подмигнул мне: – А где выступаете? У вас своя программа?

– Разумеется, – отозвался я. – Еще с 1920 года! Вам как фольксгеноссе должны быть известны двадцать пять пунктов.

Он торопливо кивнул.

– Нет, все-таки я вас еще не видел. У вас есть какая-нибудь рекламка? Или карточка?

– К сожалению, нет, – огорченно ответил я. – Документация и карты находятся в ситуационном центре.

Я попытался разобраться, что же мне теперь делать. Было очевидно, что появление 56-летнего фюрера в рейхсканцелярии или хотя бы в фюрербункере наверняка вызовет недоверие, даже точно вызовет. Надо потянуть время и проанализировать мои возможности. Надо найти пристанище. Я с болью осознал, что у меня в карманах нет ни единого пфеннига. На миг нахлынуло неприятное воспомнинание о жизни в мужском общежитии в 1909 году. Безусловно, то был необходимый период, когда сложились мои идеи, какие мне не смогли бы преподать ни в одном университете мира, и все же то было время нужды, которой я отнюдь не наслаждался. Мрачные месяцы пролетели в моей голове: презрение окружающих, пренебрежение, неуверенность, тревоги о насущном, сухой хлеб. Погруженный в свои мысли, я рассеянно откусил странный батончик у меня в руке. Он оказался на удивление сладким. Я внимательно поглядел на продукт.

– Мне тоже нравится, – сказал газетный торговец. – Хотите еще?

Я покачал головой. Передо мной стояли более важные задачи. Во-первых, следовало обеспечить себе простейшие ежедневневные средства к существованию. Требовалось жилье, немного денег, пока я не обрету более четкого понимания ситуации. Возможно, мне понадобится работа, по крайней мере на время, пока не выясню, смогу ли я вернуться к моей правительственной деятельности и если смогу, то каким образом. А до той поры придется зарабатывать на кусок хлеба. Может, в качестве художника, может, в архитектурном бюро. Разумеется, для начала я не стал бы чураться и физического труда. Что и говорить, гораздо больше пользы немецкому народу принесло бы использование моих знаний при каком-нибудь военном походе, однако ввиду незнания современной диспозиции это неосуществимо. Я даже не представляю, с кем сейчас граничит немецкий рейх, кто нам угрожает и кому нужно давать отпор. Так что придется пока рассчитывать на скромную работу руками, например при строительстве стратегического плацдарма или отрезка автобана.