В целом торговля по телевизору оказалась вполне обычным делом. Два или три канала беспрерывно демонстрировали лоточников, каких видишь на любой ярмарке. В их болтовню с уже знакомой беззаботностью влезали тексты из каждого угла экрана. Продавцы то и дело попирали все правила серьезного выступления, не прилагая и минимальных усилий к тому, чтобы пристойно выглядеть, и даже в пожилом возрасте нацепляли в уши ужасные кольца, как распоследние цыгане. Распределение ролей было построено в отвратительнейших шулерских традициях. Один безбожно врал с три короба, а другой стоял рядом, разинув рот от изумления, и временами выдавал “Да!” и “Нет!” или “Не может быть!”.

Что за гнусный балаган! Так и хотелось вломиться к этому сброду с 88-миллиметровой зенитной пушкой, чтобы у этих архимошенников вся их ложь полезла вон из кишок.

На самом-то деле разозлился я еще и из-за того, что попросту боялся потерять рассудок перед лицом этого вороха безумия. Я обратился в бегство, поспешив обратно к толстой женщине. Но по дороге задержался на том канале, где прежде крючкотвор Буффало Билл обделывал свои грязные делишки. Теперь там передавали судебную драму, главную героиню которой я вначале принял за канцлершу из новостей, но вскоре понял, что судейская матрона лишь похожа на нее. Разбиралось дело некой Сэнди, которой вменялись в вину различные незаконные действия на месте ее производственного обучения. Но ее проступки объяснялись симпатией к юноше по имени Энди, а тот одновременно поддерживал отношения с тремя другими учащимися барышнями, одна из которых то ли была актрисой, то ли хотела ею стать. В силу не совсем понятных обстоятельств она оставила этот карьерный путь ради побочной работы в криминальных кругах и была теперь совладелицей букмекерской конторы. Далее рассказывали столь же вопиющую бессмыслицу, а судейская матрона усердно кивала с серьезным видом, словно подобные абсурдные происшествия были самым нормальным делом на свете и случались каждый день. Я не мог в это поверить. Кто станет смотреть такое по доброй воле? Хорошо, возможно, недочеловеки, едва умеющие читать и писать, но кто еще? В каком-то уже отупении я снова переключил к толстой женщине. С моего последнего посещения ее насыщенную жизнь прервала рекламная передача, конец которой я еще застал. Диктор не преминул вновь объяснить мне, что жалкая баба полностью утратила контроль над своим паршивым слабоумным внебрачным отродьем и за последние полчаса успела лишь обмусолить увольнение юной идиотки со своей непрерывно курящей соседкой. Всех этих убогих следует скопом засунуть в трудовой лагерь, громко объявил я аппарату, а их квартиры отремонтировать, или даже лучше стереть весь дом с лица земли и устроить на его месте плацдарм, чтобы навсегда уничтожить память об их унылом копошении из здорового народного сознания. Я разгневанно выбросил коробочку управления в корзину для бумаг.

Какую же сверхчеловеческую работу я взвалил на себя!

Чтобы хоть как-то обуздать гнев, я решил выйти на воздух. Разумеется, ненадолго, потому что не хотел удаляться от телефонного аппарата, но нужно было сбегать за формой. Я со вздохом ступил на порог блиц-чистки, выслушал обращение “господин Штромберг”, забрал мундир, оказавшийся на удивление безупречно чистым, и быстро направился обратно. Я с нетерпением ждал момента, когда смогу вновь предстать миру в привычном одеянии. Но по возвращении я конечно же первым делом услышал от девицы за стойкой, что меня спрашивали по телефону.