Ну да ладно.

Пусть к текущему положению дел и нелегко было привыкнуть, все же я не без удовольствия отметил, что открытой угрозы нет, по крайней мере пока, хотя неприятности имеют место. Как подобает уму творческому, я предпочитал в последнее время работать допоздна, но и подольше отдыхать для восстановления привычной свежести и быстроты реакции. Торговец, однако, в силу своей профессии имел обыкновение открывать киоск ранним утром, потому и я, чьи занятия часто растягивались вплоть до утренних часов, с этого времени уже не мог рассчитывать на освежающий сон. Усугублялось все прямо-таки выматывающей потребностью этого человека вести беседы с самого утра, когда мне, напротив, обычно потребен некий период самоопределения. В первое же утро он ворвался в киоск с криком:

– Ну, мой фюрер, как прошла ночь?

И без малейшего промедления распахнул окошко, отчего киоск наполнился особенно резким слепящим светом. Застонав, я зажмурил измученные глаза, постаравшись вызвать в памяти подробности моего местопребывания. Я был не в фюрербункере, это сразу же стало передо мной со всей очевидностью. Иначе по законам военного времени я моментально приказал бы расстрелять этого недотепу. Его утренний террор был чистейшей воды преступлением, направленным на подрыв оборонной мощи. Все же я сдержался и, осознав ситуацию, примирительно сказал себе, что в силу его профессии для кретина нет альтернативы и на свой неуклюжий манер он даже наверняка желает мне добра.

– Подъем! – прокаркал лавочник. – Давайте-ка, помогите мне!

И кивком головы указал на передвижные газетные стойки, одну из которых он как раз и потащил наружу. Вздохнув, я с трудом встал, чтобы выполнить его требование, по-прежнему ощущая усталость. Таков парадокс: еще позавчера я передвигал 12-ю армию, а сегодня – стойки. Взгляд упал на новый номер журнала “Дичь и собака”[15]. Что-то еще сохранилось. И хотя я никогда не увлекался охотой, даже напротив, всегда относился к ней скорее критично, однако на какой-то момент на меня вдруг нахлынуло желание сбежать от этой странной действительности, оказаться с собакой за городом и на лоне природы наедине с тварью следить создание и угасание мира… Но я отбросил мечтания. За несколько минут мы вместе подготовили киоск к рабочему дню. Торговец вынес два раскладных стула и поставил их на солнце перед будкой. Предложил мне сесть, затем вынул из нагрудного кармана пачку и, постучав по ней, чтобы высунулись сигареты, протянул мне.

– Я не курю, – покачал я головой, – но спасибо.

Вынув сигарету, он сунул ее в рот, достал из кармана зажигалку и прикурил. Втянул в себя дым и с наслаждением выпустил его:

– Ахх, а теперь – кофе! Вам тоже? То есть если хотите – у меня здесь только растворимый.

Это было неудивительно – порошковый кофе. Конечно же, англичанин до сих пор блокировал морские пути, мне уж довелось вдосталь “насладиться” этой проблемой. Вполне понятно, что в мое отсутствие решение задачи было – да и остается – не по плечу этому видоизмененному или переименованному правительству рейха. Отважный и выносливый немецкий народ уже так долго, стало быть, принужден существовать на суррогатах. Muckefuck – так назывались тогда кофейные заменители, и я сразу припомнил вчерашний приторно-сладкий зерновой брикет, который здесь поневоле выступает в роли доброго немецкого хлеба. И мой несчастный торговец стыдился за то, что в удушающей хватке британского паразита он не может предложить гостю чего получше. Как это возмутительно! Я прямо растрогался.