Прикусываю губу. По его голосу так и не скажешь, оскорбляет ли моё предположение, или скорее забавляет. Но на всякий случай решаю не ходить по тонкому льду.

– Думаю, ты можешь всё. В хорошем смысле. Думаю, для тебя не существует ни трудностей, ни препятствий, – мягко подбираю слова. Не то чтобы подлизываюсь, отчасти это правда.

Вот только про «хороший смысл» я бы всё-таки обдумала. Но сказала уверенно, Дикий доволен.

Скользит по мне взглядом гораздо более нагло, по вырезу на этот раз кофточки, по шее, оголённым ключицам, ниже…

– Неплохой прогноз, – удовлетворённо и вкрадчиво проговаривает.

Так, что я прям сразу улавливаю его намёки на то, что он сметёт трудности и препятствия в получении в первую очередь меня.

Давлю в себе недовольство. Как и воспоминания о горящем взгляде Дикого, с которым меня у стенки в своей квартире зажимал. Кусаю губы, продумывая следующие слова, но получается не очень. Просто взять и отбросить эту его недвусмысленную фразочку и наглый взгляд?..

Может, вообще надо было найти кого другого к себе в помощники. Ощущение ошибки не покидает. Но вместе с ним приходит и осознание – теперь, когда Дикий в курсе, что я хочу что-то украсть, фиг там отступит от этой темы. И наверняка докопается.

Чувствую его взгляд теперь уже на своих губах, а также едва уловимое движение в мою сторону. Кажется, самое время заговорить и хоть как-то исправить ситуацию:

– Я прошу тебя как человека, Ник, – это вырывается само, но и хорошо. Потому что, кажется, слова до него всё-таки доходит. Взгляд возвращается к моим глазам, и на месте Дикий всё-таки остаётся, без посягательства на моё личное пространство. Хороший знак, а потому продолжаю: – Без всяких там… расстёгиваний пуговиц и прочего.

Чёрт, откуда это смущение при словах про пуговицу и прочее? Хорошо хоть не промямлила, вряд ли он заметил, что мне немного даже неловко.

Да мне и от всей этой ситуации не по себе по понятным наверняка даже Дикому причинам.

– Просишь как человека что-то украсть, – ухмыляется он.

Тоже не сдерживаю усмешку. Ну да, звучит, конечно, так себе. Вряд ли люди с человеческими качествами привычно занимаются кражами.

Так что, кажется, самое время уже объяснить суть. Хотя мне совсем не нравится посвящать в такие личные темы Дикого. Я вообще ни с кем о папе не говорила, даже с сестрой. А тут ещё и убедительно говорить надо, вряд ли получится ограничиться парочкой общих фраз.

Но назад дороги нет. Да и что-то мне подсказывает, что Дикого сложно удивить какими бы то ни было историями. Вряд ли он пропустит через себя, вот и я не должна. Не сейчас и не перед ним.

– Это не какая-нибудь прихоть, это… – со вздохом начинаю. Небольшая пауза всё-таки приходится кстати, но Дикий, к счастью, не перебивает. Неужели умеет быть и тактичным? – В общем, у меня папа умер. Точнее, его убили. Убийцу посадили, но мы с сестрой колеблемся насчёт кое-каких деталей дела. Например, у папы была с собой папка с документами по работе, а при обнаружении его… – осекаюсь, потому что не знаю, как сказать «трупа» и жалко не расплакаться. И так едва справляюсь, но на удивление голос не дрожит и звучит почти уверенно. Правда, на Дикого не смотрю, хоть и чувствую его безотрывный взгляд. – При обнаружении тела её не было, и у убийцы тоже. Плюс папа каким-то образом был убит на кладбище, но вряд ли вдруг пошёл бы туда. Нюансов много, и мы хотели бы точно знать все подробности дела. Это случилось десять лет назад, и это дело в архивах.

Как ни странно, Дикий молчит. И как будто даже тяжело. Есть что-то напряжённое в этой его паузе.