— И как ты такой получился? — шепнула я. Невероятная помесь Колли и Джек-рассел-терьера. — Хочешь поехать со мной? — тихо спросила. Собака довольно завиляла хвостом.

К курившему у «Порше» Роджеру я вышла с Никки на руках. Энергичный кобелек — вот чего мне не хватало в жизни. И не хватало не только мне — на вилле все были взбудоражены новым домочадцем. Никки носился, как сумасшедший, лаял на бабочек и топтал ухоженные клумбы. В общем, полное пренебрежение к правилам поведения. Зато он не давал скучать, как и просто сидеть.

— Ах ты трусишка! — кричала я, посылая ногой брызги на берег. Никки плясал возле меня, но в море заходить не решался — начинал чихать, как только мочил нос. — Жди меня здесь.

Я побрела через крупные кристаллы воды, рассекая тихую голубую гавань. Здесь не было никого: только я и легкий соленый шепот. Солнце раскидало яркие лучи, не давая нормально открыть глаза, золотя кожу и согревая замерзшую душу. Хотелось раскинуть руки и крикнуть: я свободна! Но вместо этого замерла, забыв, как дышать. Крепкие руки властно обхватили талию, а горячий шепот обжег ухо:

— Я же сказал никаких трусиков.

Я ослабела в его объятиях, не сразу сообразив, что он спустил их до середины бедер. И мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что сам Марк купается нагишом — мне в поясницу упиралась твердая плоть.

Теплые ладони нырнули под купальник, нетерпеливо сжимая груди, а член возмутительно уткнулся мне в ягодицы.

— Нас увидят… Нельзя так… — я даже попыталась прикрыться.

— Это тоже не нужно, — Марк содрал с меня лиф, затем, резко развернув, осмотрел одобрительно, особенно задерживаясь на заострившихся сосках. — Тебе идет быть плохой девочкой.

Пальцем провел по моим губам, чувственно, со смыслом, гипнотизируя взглядом. От интимности этого жеста все внутри сжалось, наполняясь томлением, напрочь изгоняя всякое понятие о стыдливости. Никогда в жизни я так остро не чувствовала себя женщиной, желанной, необходимой. А Марк Нортман был мужчиной, настоящим, диким, необузданным. Мужчиной с головы до пят. И у меня кружилась голова от исходившей от него опасности: если я отдамся ему, то потеряю не только тело, но и душу. Я на блюдечке вручу ему власть над собой. Но, кажется, меня возьмут даже если я не дам своего согласия.

Он притянул меня к груди, впечатывая в налитое силой тело. Жилистое, твердое, бронзовое. Со свирепым львом, раздирающим в кровь шею.

Марк требовательно накрыл мои губы, выпивая до дна, унося прочь сомнения и страхи. Я вновь почувствовала себя юной девушкой, влюбившейся в сероглазого принца. Того самого, который жарко и властно обнимал меня в ночном саду. Исчезли годы безвольного существования в доме, пропахшем болью, страхом и унижением. Марк изменился — он не принц из девичьих грез. Возможно, он меня погубит, но сейчас не было ничего слаще его поцелуев.

Я не заметила, как он подхватил меня под ягодицы, заставляя обвить ногами талию. Вода ласкала обнаженное тело, и Марк ласкал: пальцами исследовал меня внизу, раздвигал нижние губы, мягко кружа вокруг клитора.

— Не люблю трахаться в воде.

Он понес меня к берегу, прижимаясь губами к шее, прикусывая мочку уха. Заставляя тереться о его пальцы и хныкать, не получая желаемого. Никогда в жизни я так отчаянно не желала мужчину. Билл научил меня бояться близости, с содроганием ждать и молить, чтобы это поскорее закончилось. Но я была уверена, что плохо бывает, когда омерзение — единственное, что чувствуешь к партнеру, а Марк… Он вихрем ворвался в мою жизнь, в меня ворвался. И я хотела понравится ему. Очень хотела. Потому что мне он нравился. Давно нравился. Всегда нравился.