Потому с прошлого года творила откровенную дичь. Все, чтобы задержал взгляд, запомнил, отложил куда-то в самые сокровенные закрома. Наивная дурочка, знаю.

– Можно я, пожалуйста, тебе расскажу? Больше некому.

Вновь чрезвычайно долго рассматривает. Никаких эмоций не проявляет. Кажется, его организм повсечасно, слаженно и без каких-либо перебоев работает.

Невозмутимый. Уравновешенный. Точный. Нацеленный на конкретный результат.

– Говори.

Одно слово, и меня словно прорывает.

– Это настолько ужасно, не могу перестать об этом думать, – слезы выливаются из глаз на старте. – Все время вижу перед собой… Неужели так будет всегда??? Я ужасная сестра! Не могу начать скорбеть по Карине, потому что… Потому что зациклилась на том, что видела и что ощущала сама!

Пока я хватаю со стола салфетку и принимаюсь громко сморкаться, Таир даже не двигается.

– Естественная реакция. Ничего ужасного в этом нет.

Кажется, то, что он выказал свое отношение к ситуации, и так большой прорыв. Но… мне моментально становится мало.

– Правда?

Скажи еще что-то…

Слышала их с отцом разговор, пока они думали, что я сплю. То, что убийство произошло на территории дома – не обычная трагедия. По понятиям наших кругов – это несмываемое пятно. Вызов и унижение. Снайпера так и не поймали, а значит, и заказчик остается безголовым всадником.

Скажи же мне что-то…

– Правда? – настойчиво повторяю вопрос.

Тарского словно заморозили. Хотя, возможно, он лишь на службе такой. Я же… Я – его работа, хоть постоянно об этом забываю.

– Правда, – его голос звучит глухо и спокойно. Из-за буйствующего в висках пульса приходится прислушиваться, чтобы разобрать смысл. – Даже те, кто скорбят, чаще всего не покойного оплакивают, а самих себя, бедных и несчастных, лишившихся близкого человека.

Столько личных мыслей Тарского за один раз я никогда не получала. Тешусь, успокаиваюсь и… снова дальше рвусь.

– А у тебя… У тебя есть семья?

Сердце невольно набирает оборотов. Я не должна сейчас об этом думать. Да и позже – тоже. Но в данный момент, в сложившейся ситуации, особенно. В конце концов, это не мое дело! Не должна думать, но думаю…

Пожалуйста-пожалуйста, пусть у него не будет жены!

Так горячо взываю к небу, словно и правда верю, что мое безрассудное желание при случае способно разрушить состоявшийся факт.

– Нет.

Вспышка радости опаляет грудь. Сердце, будто нарвавшись на трамплин, куда-то летит… Плевать.

Практически сразу же мне и этого становится мало.

– Совсем никого?

– Никого, о ком бы стоило тебе рассказывать.

Шмякаюсь обратно на землю. Отрезвляюще, прямо на задницу. Но быстро справляюсь с эмоциями. Скрещивая руки на груди, задираю нос.

Следовало бы гордо удалиться. Только вместо этого…

– Ты можешь меня обнять? Мне холодно и страшно, – выдаю требовательным тоном то, что вовсе не планировала.

Сама своей наглости и смелости поражаюсь.

Таир – не плюшевый медведь. Не добрый и не отзывчивый. Рассчитывать на подобное – верх идиотизма.

– Можно, я хоть сама тебя обниму? – заметно сбавляю обороты и голос разительно смягчаю. – Ненадолго.

Да, это, определенно, выглядит так же жалко, как и звучит. Вот только, кроме него, мне больше не у кого просить поддержки.

– Две минуты.

Едва Тарский заканчивает, налетаю на него, как безумный вихрь. Обхватываю руками, вжимаюсь, пытаюсь впитать тепло и силу.

Он огромный, горячий и будто каменный. Мне нравится. Очень нравится. Лучше этого ничего не испытывала. Поднимаясь на носочки, касаюсь его шеи носом. Вдыхаю дурманящий аромат: концентрированное сочетание его собственного запаха и резковатых древесно-цитрусовых ноток парфюма.