Европеец отыскал своего друга Орфу на высоте нескольких сотен метров, в гуще подъемников, перекладин и кабелей, которые удерживали в пусковом кратере почти готовый к полету на Землю корабль. Вдоль огромного корпуса космической посудины сновали инженеры глубокого космоса – моравеки, роквеки, похожие на черных жуков, и каллистянские операторы, соединяя перекладины и напоминая блестящую растительную тлю. На темной обшивке отражались, играя, лучи прожекторов. Батареи подвижных автосварщиков сыпали вниз искрами. Поблизости, в надежной колыбели из металлических цепей, покоилась «Смуглая леди», глубоководная лодка Манмута. Несколько месяцев назад моравеки спасли поврежденное, беспомощное судно из укрытия на марсианском побережье моря Фетиды, подняли его на Фобос, починили, зарядили и модифицировали крепкую лодочку для исполнения земной миссии.

Сотней метров выше Манмут нашел своего товарища – тот лазал по стальным тросам под брюхом корабля – и окликнул его по старой личной линии связи.

– Кого я вижу? Орфу, недавний марсианин, недавний гость Илиона и вечный иониец? Тот самый Орфу?

– Тот самый, – подтвердил друг.

Даже по радиоканалам и частному лучу его грохочущий голос граничил с инфразвуковыми колебаниями. Оттолкнувшись поворотными движителями, высоковакуумный моравек совершил тридцатиметровый прыжок на перекладину, где покачивался Манмут, проворно уцепился рычажными сварочными клещами на манипуляторах за верхний железный брус, да так и завис.

Некоторые из моравеков с виду отдаленно напоминали гуманоидов: Астиг-Че, к примеру, или роквеки в черных хитиновых доспехах, или даже Манмут (хотя он гораздо меньше остальных). Но только не Орфу Ионийский. Созданный и оснащенный для работы в плазменном торе Ио, среди магнитных, гравитационных и ослепляющих радиационных бурь Юпитера, он смутно походил на земного краба ростом более двух метров и длиною в добрых пять. Если можно вообразить себе краба с дополнительными ногами, комплектом чувствительных элементов, подвесными движителями, манипуляторами, которые служили почти как руки, а главное – с древним, побитым панцирем, столь многократно латаным-перелатаным, что казалось, тот держится на одной шпаклевке.

– Ну, как там наш Марс, все еще вертится, старина? – прогрохотал Орфу.

Манмут повернул голову к небу.

– Куда ему деться. Вертится, будто здоровенный красный щит.

Из тени как раз показался вулкан Олимп.

– Вот, наверное, красота-то! – отозвался приятель европейца. – Красотища!

Манмут замялся и наконец промолвил:

– Я знаю, ты был у хирурга. Жаль, что тебя так и не вылечили.

Иониец пожал плечами четырех сочлененных руконог.

– Не важно, старина. Кому они нужны, эти органические глаза, когда есть тепловидение, вонючий газовый хроматограф, по масс-спектрографу на каждом колене, глубокий и фазовый радары, сонар и лазерный картопостроитель? С таким прелестным набором сенсоров я не смогу разглядеть разве что самые удаленные и ни к чему не пригодные предметы. Вроде звезд и Марса.

– Ну да, – промолвил Манмут. – И все-таки жалко.

Орфу лишился оптического нерва и вообще едва не подвергся уничтожению на марсианской орбите при первой же встрече с олимпийским богом – тем самым, который мановением руки взорвал космический корабль и двух их товарищей, не оставив от них ничего, кроме газа и мелких обломков. Ионийцу еще повезло: в конце концов, он выжил и был до определенной степени восстановлен, и тем не менее…

– Привез Хокенберри? – осведомился Орфу.

– Да. Первичные интеграторы проводят с ним краткую беседу.