– Не бойся, глупенькая, я тебя не осуждаю. Не поверишь, но раньше и я с такими же глазами стояла у зеркала. – Рута говорила тихо и медленно, чтобы не испугать оленёнка ещё больше.

Она плавно опустилась на колени: из-за разницы в росте она выглядела угрозой.

– А я принесла тебе подарок. Не духи и украшения, конечно, но думаю, что тебе понравится.

Оленёнок пристально смотрел на неё, и Рута невольно поёжилась: взгляд выглядел очень осмысленным. Она знала, что олени совсем не глупые, но всё же что-то было присуще только людям, пусть и не всем. Руте казалось, что оленёнок прямо сейчас начнёт говорить, и её бы совсем это не удивило, слишком уж серьёзной и сосредоточенной была мордочка перед ней.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Оленёнок медлил и только мялся в углу, и тогда Рута осторожно протянула руку вперёд.

– Я тебя не обижу, ты в безопасности.

Рута старалась вложить во взгляд и голос всю мягкость, что у неё была. Почему-то сейчас, когда она стояла перед зашуганным детёнышем, ей было очень важно, чтобы ей доверились, приняли, ответили на её тепло. Что-то внутри болезненно сжималось от осознания того, что она снова может быть отвергнутой. Прошлые обиды так некстати решили напомнить о себе.

Рука подрагивала, время тянулось как никогда медленно, и Рута уже готова была сдаться, как вдруг в раскрытую ладонь ткнулся холодный мокрый нос. Она осторожно провела рукой по мордочке, и оленёнок доверчиво зажмурился. Рута сама не знала почему, но внутри разлилось приятное тепло. Давно забытое ощущение щекотало её, и она никак не могла подобрать нужного слова.

– Пойдём, ты наверняка хочешь есть.

Рута плавно поднялась, и оленёнок покорно последовал за ней. Она знала, что в юном возрасте они склонны привязываться к людям так сильно, что могут ходить рядом повсюду, почти как собаки, однако и подумать не могла, что процесс приручения пойдёт так быстро. Что-то было не так, она всё больше убеждалась в том, что предчувствие не обманывало.

Рута вымочила кусок хлеба с зёрнами в молоке и положила в миску. Этому её научил бывший лесничий: маленькие оленята постепенно приучались к более твёрдой пище, а всасывание молока из хлеба напоминало им естественный процесс кормления. Сама она в это время занялась готовкой.

Шарлотка удавалась ей лучше всего, и она готовила её столько раз, что почти не задумывалась о процессе. Мысли её были далеко от небольшого домика в лесу и пирога. Маленький оленёнок так бесцеремонно нарушил её привычное одиночество, что она начала чувствовать его особо остро. Она столько раз убеждала себя, что её жизнь – это её личный выбор, и всё же Руту не покидала горькая мысль о том, что выбора ей не оставили.

Когда она случайно дотронулась до раскалённого подноса, грустные мысли отступили, вновь вернув её в реальность. Рута быстро поставила пирог на стол и коснулась кожи губами. Боль медленно утихала, а дом наполнялся сладким запахом. Оленёнок подошел ближе и уставился на горячее лакомство. В огромных глазах светилось уже не любопытство, а предвкушение. Рута снова улыбнулась.

– Ну-ка, дружочек, это не тебе, – она потрепала оленёнка за ухом.

И без того длинная и острая мордочка вытянулась ещё сильнее. Рута поёжилась, слишком уж это напоминало ей ребёнка, маленького и капризного, в сознании которого просто не существовало реальности, где сладости могли достаться не ему.

– Я жду гостей, понимаешь? Нельзя же подать к столу надкусанный пирог.

Рута сказала это больше для себя, но, кажется, оленёнок понял, довольно прищурился и вновь отправился изучать дом. Рута свела брови. Такое поведение было странным, слишком странным, но, может, сказалось долгое одиночество и она просто надумывала? Или усталость. У лесничих было не так много выходных, да и ей не нравилось сидеть без дела, так что она старалась занимать каждую минуту.