Как консул Антоний обладал полномочиями для соответствующих действий, тогда как даже наиболее почтенные сенаторы могли лишь увещевать и давать советы. Он также располагал отрядами вернувшихся на службу ветеранов, отряды которых в то время насчитывали примерно 6000 человек. Первый из македонских легионов высадился в Брундизии, а другие должны были вот-вот прибыть, так что вскоре в его распоряжении оказалась хорошо организованная армия. Он ответил на критику раздраженно, но не сделал попытки использовать имевшуюся в его распоряжении силу, хотя в частном письме Цицерон выражал уверенность в том, что консул готовит резню. Оратор на какое-то время опять предпочел держаться в стороне от Рима и народных сходок и начал писать вторую «филиппику» – язвительный памфлет, который так и не был произнесен в виде речи, в котором в пух и прах разносилась репутация Антония и его недавние мероприятия. Пока царило затишье, однако подготовка к войне продолжалась. В начале октября Антоний отправился на юг, к Брундизию, чтобы устроить смотр вновь прибывшим войскам.[186]

К началу сентября, когда он праздновал свое девятнадцатилетие, Цезарь находился в Кампании, набирая войска в поселениях ветеранов диктатора. За несколько недель он смог довести число своих людей до 3000 человек, но снаряжения остро не хватало. Солдаты относились к своим прежним войсковым частям, но к концу года их распределили по воссозданным Седьмому и Восьмому легионам Юлия Цезаря. Во многом так же, как и в войске Катилины, основы структуры этих соединений были заложены на этом этапе в надежде, что новые солдаты со временем пополнят их ряды. Это также дало возможность назначить примерно 120 центурионов и 12 военных трибунов, подтвердив прежние чинопроизводства, а кого-то даже повысив в звании и тем самым увеличив их статус и жалованье. Этих людей сплотили на данном этапе как награды, так и имя Цезаря, поскольку сам юноша по-прежнему оставался, если можно так выразиться, неизвестной величиной. Юлий Цезарь вел их к победе и щедро награждал, с годами постепенно привязывая к себе. В полной мере и тем более сразу молодой человек унаследовать эту связь не мог, однако ветераны готовы были предоставить ему с его деньгами шанс. Осуществляя власть больших денег и обещая награды на будущее, молодой Цезарь отправил своих агентов в Брундизий для агитации в легионах Антония.[187]

Между тем в начале ноября девятнадцатилетний наследник диктатора во главе своих отрядов ветеранов, существование которых было явно незаконным, возвратился в Рим, введя в город своих вооруженных сторонников, чтобы решить вопрос об их юридическом статусе. Он планировал на проведение своей акции несколько недель, засыпая Цицерона – и, без сомнения, других видных сенаторов – просьбами об одобрении и открытой поддержке, когда он вступил в город. Цезарь льстил старому оратору, убеждая его «во второй раз спасти res publica», как это уже сделал в 63 г. до н. э. Цицерон признавал, что он ведет себя как те, кто

Однако он (Октавиан. – Прим. пер.) действовал и продолжает действовать очень решительно. В Рим он прибудет с большим отрядом; но он совсем мальчик: считает, что сенат соберется немедленно. Кто придет? Если придут, то кто, при неопределенности положения, заденет Антония?» Однако, признает он, «к мальчику муниципии удивительно расположены» (ad Att. XVI. 11. 6).

Цезарь уверял Цицерона, что хочет действовать законным путем, через сенат, умалчивая о своем отряде вооруженных сторонников, чье существование не было санкционировано властями. Однако Цицерон, у которого не вызывали положительных эмоций ни имя юнца, ни его претензии на видное положение, начал беспокоиться из-за намерений молодого Цезаря, и особенно из-за его настойчивости в деле утверждения всех распоряжений диктатора и данных ему почестей. Тем не менее, он по-прежнему считал, что от него можно избавиться как от человека, у которого «хотя и достаточно присутствия духа, [но] мало