– Вы умелый секретарь, мисс Атли?

Ее глаза чуть расширились от изумления, потом она улыбнулась. Если она и плакала за компанию со своей нанимательницей, то по лицу этого было не заметно. На вид я дал бы ей лет тридцать, но, возможно, на самом деле она на пару лет моложе.

– Я оправдываю свое жалованье, мистер Вулф.

Холодный взгляд, холодная улыбка, холодный тон. С некоторыми ледышками помогает, если слегка растопить их лед и посмотреть, что получится, – бывает любопытно, кстати, – но с другими сразу становится ясно, что ледяная корка у них очень толстая. Дина Атли была из вторых. При этом вполне себе красотка – личико привлекательное, фигурка ладная.

Вулф пристально ее оглядел:

– Не сомневаюсь. Как вы знаете, миссис Вейл звонила вам отсюда. Я слышал, как она наставляла вас не делиться со мной содержанием вчерашней телефонной беседы с мистером Нэппом. Но разрешите напомнить, что ей сейчас непросто рассуждать здраво. Быть может, вы полагаете иначе. Что скажете?

– Нет. – Опять этот холодный тон. – Она моя нанимательница.

– Тогда я не стану вас изводить. Вы постоянно открываете почту миссис Вейл?

– Да.

– Все письма, которые приходят на ее имя?

– Да.

– Сколько писем было во вчерашней утренней почте?

– Не считала. Может, десятка два.

– Конверт вот с этим письмом – вы открыли его первым или несколько позже?

Разумеется, его тактика была стара как мир – минимум три тысячи лет возрастом. Он выспрашивал подробности события, выискивая признаки неуверенности и смятения.

Дина Атли улыбнулась:

– Сначала я разбираю почту, а рассылки и прочую регулярную корреспонденцию оставляю на потом. Вчера было четыре, нет, пять конвертов, которые я открыла в первую очередь. Это письмо нашлось в третьем по счету конверте.

– Вы немедленно показали его миссис Вейл?

– Разумеется. Отнесла в ее комнату.

– В загородный дом в воскресенье вечером она звонила при вас?

– Нет. Я была дома, но к тому времени уже легла.

– В какое время вчера днем поступил звонок от мистера Нэппа?

– В четыре часа восемь минут. Я догадывалась, что точное время может понадобиться, и сделала себе пометку.

– Вы слушали разговор?

– Да. Миссис Вейл попросила, и я согласилась.

– Стенографировали?

– Конечно.

– Вы учились в колледже?

– Да.

– А печатаете двумя пальцами или четырьмя?

Она снова улыбнулась:

– Всеми десятью. Вслепую. – Она повела ладонью. – Право же, мистер Вулф, к чему эти глупые расспросы? Разве они помогут вернуть мистера Вейла живым?

– Нет. Однако они вовсе не бессмысленны. Понимаю, что вы стремитесь быть рядом с миссис Вейл, а она в вас нуждается, и сильно я вас не задержу, обещаю. Выяснять насчет голоса и манеры произношения звонившего бесполезно. Если я и узнаю что-то новое, уже слишком поздно. Но, если не возражаете, мистер Гудвин возьмет у вас отпечатки пальцев. Арчи, будь добр…

Это ее немного расшевелило.

– Мои отпечатки пальцев? Зачем?

– Не ради благополучного возвращения мистера Вейла. Эти отпечатки могут пригодиться впоследствии. Не исключено, что мистер Нэпп или его пособник оставили следы на этом листке. Кстати, вы не знаете, брал его кто-либо в руки до вас и миссис Вейл?

– Не знаю.

– Мы с мистером Гудвином трогали листок, но позднее. Надо бы отпечатки и у миссис Вейл взять. Смею заверить, мистер Гудвин отлично справляется. Даже если мистер Вейл вернется домой в добром здравии – надеюсь, именно так все и будет, – нам, возможно, потребуется определить, нет ли на письме неопознанных отпечатков. Вы возражаете против процедуры или согласны?

– Не возражаю. Чего мне опасаться?