Не успела ось повозки скрипнуть в последний раз, как из дверей гостиницы появился Бран ал’Вир, направляясь к двуколке легкой походкой, необычной для человека, который был вдвое толще любого другого мужчины в деревне. Широкая улыбка сияла на его лице, редкие седые волосы были аккуратно расчесаны. Невзирая на холод, содержатель гостиницы был только в жилетке, живот его обтягивал белоснежный, без единого пятнышка, фартук. На шее висел серебряный медальон в виде чашечных весов.

Медальон, а вместе с ним набор чашечных весов нормальных размеров, предназначенных для взвешивания монет купцов, приезжающих из Байрлона за шерстью и табаком, являлся символом должности мэра. Бран носил медальон только при заключении сделок с купцами и на празднествах, званых обедах и на свадьбах. Для праздника он надел его рановато, но ведь сегодняшняя ночь будет Ночью Зимы, ночью перед Бэл Тайном, когда всяк мог ходить по гостям почти до утра, обмениваясь маленькими подарочками, слегка закусывая и выпивая в любом доме. «После такой зимы, – подумал Ранд, – он, наверное, считает Ночь Зимы удобным предлогом не ждать до завтра».

– Тэм! – воскликнул мэр, спеша к Тэму и Ранду. – Да сияет надо мной Свет, я так рад наконец увидеть тебя! И тебя, Ранд. Как поживаешь, мальчик мой?

– Отлично, мастер ал’Вир, – ответил Ранд. – А как вы, сэр?

Но внимание Брана уже переключилось на Тэма:

– Я уже начал думать, что в этом году тебе не удастся привезти бренди. Раньше ты с этим делом никогда так не тянул.

– Не хотелось в эти дни оставлять ферму без присмотра, Бран, – отозвался Тэм. – Волки эти кругом. Да еще и погода.

Бран крякнул:

– Как мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь заговорил не о погоде. Все на нее жалуются, а кое-кто, кому следует соображать получше, ждет, что я наведу порядок и в погоде. Вот сейчас я битых полчаса объяснял миссис ал’Донел, что ничего не могу поделать с аистами. Н-да, знать бы, что она хотела от меня... – Он покачал головой.

– Дурной знак, – раздался скрипучий голос, – в Бэл Тайн нет на крышах аистиных гнезд.

К Тэму и Брану прошествовал угловатый и потемневший, как старое корневище, Кенн Буйе, опиравшийся на такой же высокий и узловатый, как он сам, посох. Кенн пытался смотреть глазками-бусинками сразу на обоих мужчин.

– Грядет нечто худшее, попомните еще мои слова.

– Ты стал предсказателем, толкуешь знаки, а? – сухо осведомился Тэм. – Или, как Мудрая, слушаешь ветер? Несомненно, его тут хватает. Где-то тут что-то происходит.

– Смейтесь, смейтесь, коли хочется, – пробормотал Кенн, – но если тепла недостанет, чтобы зерно поскорее дало всходы, то до жатвы опустеет не один погреб с овощами. Следующей зимой в Двуречье не останется никого, кроме волков и воронов. И хорошо, если следующей зимой. То же может случиться и в эту.

– Ну и что означают сии предположения? – язвительно поинтересовался Бран.

Кенн одарил его сердитым взглядом:

– Много хорошего о Найнив ал’Мира я не скажу. Ты это знаешь. Одно скажу: она слишком молода, чтобы... Ладно, неважно. Круг Женщин возражает, когда Совет Деревни всего лишь обсуждает их дела, хотя сами лезут в наши, когда вздумается, что бывает почти всегда, или так кажется...

– Кенн, – перебил его Тэм, – какой во всем этом смысл?

– Еще какой, ал’Тор! Спроси Мудрую, когда кончится зима, и она уйдет от ответа. Может, она не хочет нам рассказывать, что ей говорит ветер. Может, она слышит, что зима не кончится. Может, всего лишь то, что зима будет длиться до тех пор, пока не повернется Колесо и не кончится Эпоха. Вот тебе и смысл.