Когда счет приблизился к пятидесяти, она остановила руку и осторожно положила ремень на кровать, затем смахнула со лба волосы. Признаться самой себе, что она вспотела от пустячных усилий, не вышло — тут было другое. Такое же темное, как морские глубины. Ярость, не дававшая спокойно дышать последние сутки, с тех пор как она увидела взлетающую на воздух “Вирджинию”, отпустила, ушла… Вернее, выродилась в нечто другое. От всего вместе: от разговора, нарочитого показушного раздевания, не менее показушной порки.

Но гнев Черной Ма теперь точно команде не грозил. Морено оказался прав.

— Разговор окончен, — ровно сказал Дороти, отвернулась и, подойдя к шкафу, начала перебирать сложенные там навигационные карты. Следовало проложить курс — подальше от этого безумия и поближе к “Каракатице”.

Потому что если на призрачной бригантине она смотрела в пасть неизведанному, то сейчас, в собственной каюте, она точно заглянул в глаза дьяволу.

Как Морено одевался — Дороти не услышала, тот был бесшумен, как пантера. Что можно обернуться, она понял, только когда шаркнула, закрываясь, дверь.

С кресла исчезли рубашка и пояс, точно и не было ничего. Только складки на покрывале доказывали — нет, было. Дороти отбросила карты, подошла к кровати и устало упала на покрывало. Вольность, которой она себе не позволяла в дневные часы, справедливо полагая, что для сна существует ночь, а молодой леди и капитану не пристало спать днем, как старушке.

Накатила усталость — словно не она сейчас порола, а ее. Под веки точно сыпанули песка, и она позволила себе маленькую слабость — пятка о пятку стряхнула сапоги и вытянулась во весь рост, потом перевернулась на живот и уткнулась в покрывало — туда же, где еще недавно прятал лицо Морено.

Покрывало едва заметно пахло потом, табаком и корицей.

Дороти вдохнула, прикрыла глаза и попыталась улечься удобнее. Что-то жесткое упиралось в бок. Она поерзала — но колючий угол не исчез, — нащупала мешавшую ей под покрывалом вещь и вытянула ее на свет.

Это была невесть откуда взявшаяся игральная карта.

Пиковой масти. Король.

Из той самой колоды.

Король сидел на троне, забросив одну ногу на каменный резной подлокотник. Золотая корона с короткими зубцами терялась в черных волосах. В одной руке он держал чашу, а вторая бесстыдно лежала там, прямо на вздыбленном естестве. Тоже коронованном. Король не улыбался, смотрел внимательно, с прищуром. Испытующе.

У короля было лицо Морено, а на его груди сходились и никак не могли сойтись осьминожьи щупальца.

Дороти провалилась в сон, точно в спасение. И всю ночь, где-то вдалеке, ей слышался смех Дорана.

17. 17.

К дальнему острову в цепи архипелага причалили в среду, к ночи. За час до этого допили последнюю воду. Самую последнюю, с илом и мусором, со дна бочки.

Сначала два дня не давал выйти из выбранной на стоянку бухты полный штиль, но стоило только погоде сдвинуться с мертвой точки, а “Свободе” выбраться на большую воду, как подул горячий, точно пустынный самум, ветер, а потом снова упало полное безветрие. Еще на три дня.

Черная Ма все-таки оказалась злопамятнее Дороти и отвесила всем разом — напугала штилем, обвисшими парусами и бочками, в которых стало проглядывать дно.

Все эти дни Морено держался от Дороти на расстоянии, точно между ними ничего не произошло. Да и сама она общаться не рвалась, хотя вопросов накопилась уйма — но все они так или иначе были связаны с бригантиной, а бригантина в свою очередь — с проклятой призрачной колодой карт и с тем, что случилось в каюте. Порочный круг. Не спрашивать оказалось проще.