– Её похитили дети, – безучастно ответила ему девушка. – Понимаете? Маленькие дети… Крошечные… Дети… Крошечные…

Парень только кивал и трясся.

– Да… Толку от твоих свидетелей… – подытожил Егор Иванович.

– Обрати внимание: двор огороженный. И камеры установлены. Мы уже посмотрели запись. Сначала пришли эти. – Кивок на юношу и девушку. – Парень открыл вход во двор своим магнитным ключом. Они сидели на скамеечке, миловались. Вышла женщина. Потом через какое-то время помехи. Потом… фигня какая-то. Парочка мечется по двору. Коляска с ребёнком осталась. Где стояла – там и стоит. А женщины нет. И похоже, что калитку никто не открывал.

– А чего женщина ночью вышла-то на улицу? – недовольно спросил Егор Иванович.

– Муж говорит, что ребёнок раскапризничался, никак не унимался. Она решила выйти с ним – оказывается, они так часто по двору ночью гуляют. Двор закрытый – значит безопасный.

– Да… несуразность какая-то.

– И не говори, – согласился господин следователь. – Не считая того, что у этой «пропавшей» дамы могла попросту крышечка уехать. И завтра-послезавтра она, даст бог, обнаружится где-нибудь. Живая.

– Не знаю. Что-то странное тут есть. А свидетели не обдолбанные, случаем?

– Нет. В баночку уже писали – ничего. В трубочку дули – тот же отрицательный результат.

Тут девушка, словно почувствовав, что речь зашла о них, поднялась, подошла к следователю и забормотала, как в бреду:

– Уродцы… Это были уродцы. В шапочках. Странных шапочках. И запах. Запах дохлятины. Ужасный запах дохлятины…

– Занятная история, – произнёс спустя некоторое время Егор Иванович.

Они со следователем стояли в сторонке и курили.

– Ваше? – с надеждой спросил Алексей Васильевич.

– А то, – выпуская дым, ответил «музейщик».

– Чего делать будешь?

– Ведьму искать, – на полном серьёзе ответил Иванович.

30 июня, 8:30. Здание администрации Санкт-Петербурга на Английской набережной

– И вот представляете, Анфиса Витольдовна, стою я перед ней и понимаю… – До Старцева, сладко дремлющего на диване в отделе, донёсся жизнерадостный смех его старейших сотрудников. Начальник удивлённо приподнял бровь – обычно старая гвардия выясняла отношения, брюзжала и спорила. А вот так – мирно да со смехом… Старцев и не помнил, когда последний раз было такое.

– Конечно, Михаил Ефремович, я тоже удивилась! – сквозь смех раздался другой голос, женский.

– А как удивился отец Иннокентий!

И снова смех.

Нет, спать в таких античеловеческих условиях на работе стало совершенно невозможно – Старцев помотал головой. И стал просыпаться.

Голоса Анфисы Витольдовны и Михаила Ефремовича, гулко разносясь в старинном здании, надолго опередили их стареньких владельцев, которые медленно преодолевали высокие пролёты.

Старцев встретил их на лестничной площадке третьего этажа, которое в здании администрации и занимал отдел.

– Доброе утро! – хмуро поприветствовал он непонятно с чего жизнерадостных сотрудников.

– Разрешите доложить! – со смехом вытянулся перед ним Михаил Ефремович. – Порядок на кладбище восстановлен. Если бы не Анфиса Витольдовна, нас бы съели.

Старцев опять помотал головой и с укоризной во взоре уставился на сотрудников.

– А давайте зайдём в кабинет, усядемся, – предложила Анфиса Витольдовна.

Как и всегда, её пожелания, рекомендации и приказы исполнялись молниеносно. А как ещё? Эта величественная дама внушала трепет. В ярко-синих, ничуть не поблекших от возраста и утрат глазах было что-то… чуткое, искреннее, но не терпящее возражений. Бесшумная походка, безупречная осанка. Идеально выглаженные, старинного кроя (но каким-то непостижимым образом всегда уместные) блузки неизменно украшала массивная овальная брошь. Иссиня-чёрный камень, в глубине которого плясали маленькие яркие искорки, порой гипнотизировал, а порой был и вовсе незаметен. Он, казалось, жил своей жизнью, но при этом был во власти своей загадочной хозяйки. Кроме этой броши Анфиса Витольдовна украшений не носила, причуд не имела, сохраняла хладнокровие, ясность и остроту ума. От этой женщины исходила сила, ей хотелось покоряться.