У меня были такие чувства. Но совсем иные чувства испытываешь, страдая от раны, нанесенной рукой убийцы.

Вначале я тревожился из-за глубины своей раны. Что если она смертельная? Обычно это первый вопрос, который задает себе человек, обнаружив, что его ранили пулей или саблей. Раненый сам не всегда может ответить на этот вопрос. Жизнь может уходить с кровью из пробитой артерии, в то время как боль, возможно, всего лишь булавочный укол.

Добравшись до «Фонды», я устало лег на свою кровать. Сент-Врейн расстегнул на мне охотничью рубашку и осматривал рану. Я не видел лица друга, потому что он стоял за мной, и нетерпеливо ждал.

– Глубокая рана? – спросил я наконец.

– Ну, не такая глубокая, как колодец, и не такая широкая, как колея от колес фургона. Вам повезло, старина; слава богу, но не тому человеку, который это сделал: этот явно хотел вас прикончить. Это разрез от испанского ножа, дьявольский разрез. Клянусь господом! Халлер, было совсем близко! Еще один дюйм, и задело бы позвоночник, мой мальчик. Но сейчас вы в безопасности. Годе, давайте губку.

– Sacre! – пробормотал Годе с подлинно галльским произношением, подавая влажную тряпку.

Я почувствовал холодное прикосновение, потом мягкий сырой хлóпок – лучший материал для перевязки, какой был в нашем распоряжении, наложили на рану и закрепили полосками ткани. Самый искусный врач не мог бы это проделать лучше.

– Плотно, как зажим, – добавил Сент-Врейн, закрепляя последнюю булавку, и уложил меня в классической позе. – Но из-за чего началась драка? И как вы оказались в ней участником? Слава богу, я как раз вышел!

– Вы заметили необычно выглядящего мужчину?..

– Какого? В пурпурном плаще?

– Да!

– Который сидел рядом с нами?

– Да.

– Ха! Не зря вы говорите, что он выглядит необычно. У него не только внешность необычная. Да, я его видел, я его знаю, и, наверно, во всем зале никто не мог бы так сказать, – продолжал Сент-Врейн с улыбкой, – но меня удивляет, что привело его сюда. Армихо не должен был его увидеть. Но продолжайте.

Я пересказал Сент-Врейну весь свой разговор с незнакомцем; рассказал и об эпизоде, который привел к концу фанданго.

– Странно, очень странно! Зачем ему ваша лошадь? Проехал двести миль и предложил тысячу долларов?

– Enfant de garee, capitaine![33] (После моей поездки на бизоне Годе стал называть меня капитаном.) Если мсье проехал двести миль и готов заплатить mille долларов, клянусь богом! Pourquois? Почему он ее просто не украл?

Я вздрогнул при этом предположении и посмотрел на Сент-Врейна.

– С разрешения капитана, пойду посторожу конюшню, – продолжал канадец и пошел к двери.

– Не волнуйтесь, старина, если опасаетесь этого джентльмена. Он лошадь не украдет. Но вообще предложение разумное, идите посторожите лошадей. В Санта-Фе достаточно воров, чтобы украсть лошади целого полка. Лучше привяжите лошадь у двери.

Годе пожелал Санта-Фе и всем его обитателям переместиться в гораздо более жаркое место, чем Канада, открыл дверь и исчез.

– Кто он, – спросил я, – этот человек, в котором как будто так много загадочного?

– Ах, если бы вы знали. Я вам кое-что расскажу, но вскоре, не сегодня. Вам сейчас нельзя возбуждаться. Это знаменитый Сеген, охотник за скальпами.

– Охотник за скальпами?

– А, вы слышали о нем, несомненно; ну, в горах вы о нем обязательно услышите.

– Слышал. Ужасный негодяй! Охотник на невинных…

Темная тень показалась у стены – тень человека. Я присмотрелся. Передо мной стоял Сеген!

Сент-Врейн увидев его, отвернулся и стоял, глядя в окно.

Я собирался продолжить тираду, превратив ее в развернутое обвинение, и приказать этому человеку убираться из моей комнаты, но что-то в его внешности заставило меня замолчать. Не знаю, слышал ли он мои слова, понял ли, кому предназначались оскорбительные эпитеты, но в его поведении ничего не говорило, что он слышал. Я видел только то же выражение, которое с самого начала привлекло мое внимание, – выражение глубокой грусти.